– Мне придется тебя уволить, Гло, – сказал Леонард ван Клиф.
– Что?! – переспросила та.
– Что слышала. Ты слишком стара для леди Виндермир, слишком толста в пышных платьях, ты не учишь роль и в последнее время… ну, скажу как есть: разваливаешься на части.
За этот вечер Кайл ни разу не видел, чтобы у Стива и Глории не нашлось слов, но когда-то все случается впервые.
– Что ж, – продолжал Лео, – если вам, алкашам, сказать нечего, я допиваю скотч и сваливаю отсюда. – Он допил, поставил стакан и поглядел на Кайла. – Эти старые развалюхи отлично сгодятся для романа, парнишка. Выжми из них все, что можно. – Он подошел к двери. – Пока!
Кайлу внезапно стало очень грустно – впервые за несколько лет. Ему вовсе не хотелось быть сейчас в этой комнате, но план бегства не придумывался. Смотреть на Глорию он тоже не хотел, а пришлось – чтобы не показаться грубым. Глаза у нее покраснели и увлажнились. Руки сложены на коленях, осанка безупречная. Она была потрясена. Стив сел рядом и погладил ее по ноге.
Кайл вспомнил, что давно не видел Британи – когда она вернется? Сколько свежего воздуха необходимо женщине?
Глория шевельнулась.
– Я придумала! – сказала она. – Пойду найду Британи и попрошу ее сделать мне пластическую операцию. Я снова буду молодой. Я изменюсь, вот увидите. Я читала брошюры – феминистки перевернули мир. Теперь мы в состоянии делать такое, о чем раньше и подумать не могли! Я продам серебро, если понадобится. – Она встала и пошла к выходу. – Заодно Британи удалит эту штуковину, которая донимает мою селезенку.
– Моя жена быстро ходит, – сказал Кайл. – Вы ее не найдете.
– Ну, попытка не пытка. – Глория повернулась к Стиву: – Когда ты увидишь меня в следующий раз, я буду молодой и красивой.
– Глория…
– Нет, милый. Я пойду. – Она пробралась через игрушки Кэнделла к выходу, взяла пальто и вышла в ночь. На несколько секунд дом замер, точно на фотографии, а потом Стив обратился к Кайлу:
– Что будете делать?
Кайл пожал плечами.
– Ну да, вы еще слишком молоды, чтобы знать, – сказал Стив, разглядывая цветную пластмассу вокруг. – Вы с женой хотите детей?
– Мы, возможно, расстанемся.
– Кэнделл был очень хороший мальчик.
Кайл понятия не имел, где искать ключ к этой шараде с ребенком.
– Не сомневаюсь.
– Полагаете, мы с Глорией его выдумали?
– Я такого не говорил.
– Посмотрим, что мир сделает с вами через несколько лет, Кайл. Посмотрим. – Стив достал из шкафа бушлат и охотничью шапку, оделся. – Ну, приятного вечера. Пойду разыщу мою Глорию. – И вышел.
Кайл обошел гостиную. Она была полна напряженной пустоты, какая обычно возникает в комнатах, где только что прошла вечеринка. Каждый стул и каждый уголок еще хранили недавние воспоминания. Кайл попытался сложить в голове весь вечер, бегая взглядом от двери к двери, от стакана к стакану. А потом вспомнил про кабинет Стива. Мороз пошел у него по коже. Он поднялся наверх с таким чувством, будто оказался в пещере, холодной, мокрой и пустой. Кайл словно держал зажженную свечу, причем крошечный огонек был его последней связью с человечеством: легкое дуновение – и она исчезнет.
В кабинете Стива стояла полная тишина, точно такая же, как и час назад. А возможно, как и десятки лет назад. Он приблизился к письменному столу и подумал о том, что лежит на дне последнего ящика.
Сел в кресло.
Посмотрел на ручку ящика.
Подумал о литературе.
Подумал о том, что у любого книжного персонажа несколько прототипов и что герои часто меняются по ходу истории. Порой Кайл сам не знал, зачем создал тот или иной образ; приходилось доверять своему чутью и писать дальше. Иногда прототипом героя оказывался не тот, кто задумывался изначально, и Кайл понимал это лишь к концу книги.
Существовал ли Кэнделл? Или Стив с Глорией сошли с ума?
Кайл понял, что Британи не вернется. Он почувствовал себя красивой вазой с отбитым краем.
Снова поглядел на нижний ящик стола.
Кайл выдвинул ящик, но ничего нового не узнал. Ощущение было, что он смотрит на гору Рашмор или Ниагарский водопад. Он словно был туристом в этом мире, которому не принадлежал и никогда не будет принадлежать. Перед Кайлом в пыльном дубовом ящике лежала причина падения – ничего грандиозного или лиричного, отражающего всю скорбь мира и бесконечную боль человечества. Просто оранжевый шнур садового удлинителя.