Похмельная книга

Итак, берешь 6 картофелин (средней величины, все будет среднего размера), 3 морковки, 2 луковицы, 1-2 небольших маринованных (не соленых) огурчика, 1 яблоко, 200 граммов отварной курятины или иной дичи (не вздумай по советской привычке употребить отварную колбасу, если она там у вас есть), стакан консервированного зеленого горошка, 3 яйца и 1-2 банки майонеза. Разумеется, картошку, морковку, курицу и яйцо варишь, затем тонко и аккуратно (это-то у тебя получится!) нарезаешь и нежно, как можно нежнее, не как со мной, а как в идеале должно, смешиваешь, помешиваешь, перемешиваешь, смеешься в конце, откидываешь надоедливый локон, откидываешься на спину и благодарно смотришь в потолок. Закуриваешь, если еще не бросила, и ищешь глазами пепельницу. Улыбаешься чему-то, шевелишь губами, подбираешь эпитеты, чтобы выразить эти мимолетные, нестойкие, лукавые, неверные чувства, порывы чувств, смятение. И не находишь, и слава Богу.

Если все-таки соберешься подать то, что получилось, на стол, не забудь украсить тонкими ломтиками огурцов, полосками куриного мяса, сверху – веточка петрушки-укропа, долька яблока. Да, совсем забыл: перед приготовлением не поленись очистить яблоки и огурцы от кожицы. Вкусный это, правильный салат. Это русский салат с французским названием, но они у нас тоже украли бистро – квиты. Таким образом, я вновь отдал тебе почти самое дорогое, любимое.

Ешь на здоровье.

Второе. ЛОБИО. РЕВНОСТЬ

Доброе утро!

Вот уж не думал, что придется снова брать перо, оттачивать стило, заботиться о марках, которые, антре ну, обходятся не дешевле живых почтовых голубей, которые хороши с шампиньонами – но об этом позже.

Твой ответ на оливье, твое живописание застолья, где центральной фигурой послужил мой любимый салат, мой гастрономический фаворит: где твой (уж не знаю как назвать) спутник (ну скажем так), нахлеставшись розового «Вина царя» (между прочим, не верь своему избраннику: даже в наших трехнутых по поводу цен несоизмеримых супермаркетах бутылка VIN DU TSAR не превышает 10 долларов, а уж никак не 89, как соврал тебе твой: или уж он и впрямь кретин), с утра вспомнил только вкус оливье, потому что, проснувшись, блевал именно пищей по моему рецепту (хоть какая-то мне компенсация).

Ну, ты правильно подумала про ревность. Только кое-что изменилось с тех самых-самых пор. Нынче ревность только впрыскивает адреналин – а это полезно для здоровья. Раньше – да, ты права. Но знаешь, не отрекусь и от тех минут, от тех приступов. Долго, еще до твоего уезда, до твоего появления в моей жизни, еще даже до тебя (и нечего улыбаться), я уверен был (не уверен, что уверенность эта прошла), что прошлое материальнее, весомее настоящего, не говоря уже о будущем. Рассуди: что свершилось проанализированно, уложенно на полочки, приписанно к доле ностальгии – с положительным или отрицательным знаком. А так называемое настоящее. Что его ждет в будущем, какая оценка, какое слово, какая гримаска? То-то и оно.

Рис. 21

После удаления косточек вишню можно положить в стакан.

Вспомни, я не ревновал тебя к подполковнику Сергею, хотя ты заезжала к нему на Кутузовский пить пошлый кофе с корицей. Только дураки и эротоманы предлагают девушке пряный кофе из просроченных пережаренных советских зерен и с издевательским названием «Арабика». Твой Сергей был тем и другим, и всем остальным. Поэтому, когда я узнал от друзей, а не от тебя, о твоем заезде, хотя в тот день, по легенде, ты стояла в очереди за куриными грудками, я все понял, но не завелся. Зато кривой поэт, неудачливый и бесформенный художник, высшим достижением которого была вывеска на булочной по улице Чехова, заставляли меня трепетать перед сном, просыпаться разбитым, они настигали в самый разгар рабочего дня – станки вставали, гудки затыкались, Сигаретный дым свивался в колечки и повисал у виска. Становилось до смерти обидно: как же так – они и я. Как ты могла не увидеть в них всю бездарность, скомканность, жеванность; все чернильные и жирные пятна на темной и без того душе: если ты разглядела, выделила, узнала меня? Или не разглядела, не узнала, а так же незряче, наугад, как с ними? В этом месте обычно я покрывался красными пятнами, задыхаясь, бежал в туалет – спрятаться, спрятать рассыпавшийся, как у боксера в нокдауне, взгляд от приятелей. Почему у тебя была другая жизнь, как ты могла ходить по магазинам, стирать, ложиться спать, а иногда – уезжать из дома, чтобы лечь спать не одной? Непостижимо, не поддается синтезу после безжалостного анализа. И главное, как ты можешь теперь, пройдя это все (хотя и не верится), быть рядом, улыбаться и успокаивать, строить планы, ровно дышать?