Поход

– Это война, Мария Аркадьевна. Сегодня вы увидели то, о чём, как правило, не пишут в романах. Это страх, боль, страдание, грязь и вонь. Нам ещё повезло, что никого не убили, кроме лошади.

– Какая ещё лошадь? – девушка недоуменно посмотрела на меня, а вторая Мария понятливо усмехнулась. Надо было отвлечь Беневскую и помочь ей перебороть стресс.

– Здесь, на «Селенге», лошадь одного из казаков убило. Но это так, просто интересный факт. Мария Аркадьевна, вы сможете дальше помогать Марии Петровне?

– Да, – как-то неуверенно произнесла Беневская.

– Очень хорошо. Я сейчас дам команду всех раненых перевести на блиндированную «Селенгу» и спустить всех в трюм. Как я посмотрел, пули корпус этого парохода не пробивают, поэтому раненые будут в безопасности. Вам же придётся за ними ухаживать. Вы согласны?

– Да, – почти одновременно твёрдо ответили обе Марии.

На перемещение раненых в одно место, оказание им помощи знахаркой, к которой присоединились её муж и Беневская, ушло где-то около часа. После этого три парохода двинулись вверх по реке к Благовещенску. К городу подошли после шести часов вечера. Обстрелов больше не было. Посыльные успели первыми, поэтому нас встречала толпа народа на набережной и пристани.

«Ну, здравствуй, Благовещенск. Давно я здесь не был. Посмотрим, как ты изменился. Заодно и осаду переживём», – думал я, глядя на приближающий причал.

Глава 18. Осада-1

Прибытие в Благовещенск вышло очень суетливым. На пристани наши пароходы встречали исполняющий обязанности коменданта города подполковник Орфенов Николай Александрович и мой старый знакомый полицмейстер Батаревич Леонид Феофилактович, ставший надворным советником. Последний быстро организовал телеги для перевозки раненых в больницу общины сестёр милосердия. Бутягины и Беневская-младшая отправились сопровождать своих пациентов, а я вместе с Георгием Михайловичем отбыл на доклад военному губернатору.

– Господин капитан, как вы считаете, этот инцидент – провокация ихэтуаней или китайских властей? – задал мне вопрос по окончании моего представления и доклада генерал-лейтенант Грибский, чем-то похожий из-за седой шевелюры, носа с горбинкой и пронзительного взгляда из-под черных бровей на белоголового орлана из семейства ястребиных.

– Ваше превосходительство, капитан парохода «Михаил» доложил, что китайские таможенники ссылались на приказ айгунского амбаня, а открыть огонь по пароходам приказал китайский офицер в звании цаньлин, что соответствует командиру полка в нашей армии… – Я не опустил глаз под тяжёлым взглядом губернатора. – К сожалению, я не знаю, о чём разговаривал полковник Кольшмидт с китайскими чиновниками, он тяжело ранен в грудь и находится в бессознательном состоянии, но я видел, как казаки прикладами выгоняли с палубы «Селенги» китайцев. Поэтому считаю, что требования, которые они высказали, были оскорбительными для Российской империи. Иначе Виктор Брунович, как спокойный и выдержанный офицер, так бы не поступил.

– Я услышал вас, господин капитан, – губернатор на пару мгновений задумался, а потом произнёс: – Как офицера для поручений при штабе Приамурского военного округа я попрошу вас пока исполнять вместо Виктора Бруновича обязанности комиссара в пограничной страже Амурской области. Тем более мне доложили, как вы пять-шесть лет назад гоняли по Амуру хунхузов.

– Слушаюсь, ваше превосходительство.

На этом мой доклад и представление военному губернатору Амурской области закончились. Пора было подумать, где преклонить голову, да и о местопребывании Бутягиных и Беневской, особенно последней, как одинокой девицы, надо было что-то решать.

Я стоял на крыльце резиденции военного губернатора и думал, куда направиться в первую очередь. Солнце уже начинало садиться за горизонт.

– Здравия желаем, ваше высокоблагородие. Рады видеть вас в Благовещенске, – прервал мои мысли дружный хор из нескольких голосов.

Повернув голову, я увидел двух молодых казаков и приказного постарше.

– Не узнаете, ваше высокоблагородие?! Приказный четвертой сотни Журба Григорий. Зимой девяносто пятого ваша и наша сотни в устье Сунгари большую банду хунхузов, шедшую из Лахасусу, разгромили. А вы тогда мне жизнь спасли.

Я смотрел на статного казака, у которого от левого виска через бровь, всю щеку, скрываясь в усах, шёл глубокий шрам.

– Если бы вы тогда варнака в шею шашкой не ткнули, то он мне бы голову снёс, а так только метку оставил на всю жизнь, – видя, что я не могу вспомнить, произнёс казак. – А потом после боя ещё и перевязку сделали. Успокаивали, что глаз на месте, и говорили, что вы ещё на моей свадьбе погуляете, так как любая казачка за такого героя замуж пойдёт.

– Братец! Живой остался! – я спустился с крыльца и заключил казака в объятия. Молодые казаки смотрели на эту картину круглыми от удивления глазами.

Когда я разжал объятия, Журба сделал шаг назад и, сняв фуражку, в пояс поклонился.

– Спаси и сохрани вас Господь, ваше высокоблагородие, – казак перекрестился. – Мамка с батькой и жена постоянно за ваше здравие свечи в церкви ставят.