Поход

Между тем избиение каравана плотов с китайцами самими же китайцами продолжалось. Один из снарядов попал в плот, и тот раскололся, в результате чего все находящиеся на нём полетели в воду. Буксир «Бурлак» получил снаряд в левую скулу и начал быстро тонуть, с него в воду посыпались матросы и поплыли на наш берег.

Передние плоты течением Амура начало прибивать к китайскому берегу, и обстановка стала ещё ужаснее. Выскочившие на берег то ли ихэтуани, то ли регуляры начали безжалостно рубить пытавшихся выбраться на берег безоружных сограждан.

«Что же, “благовещенская утопия” состоялась. Пускай не так, как в моём мире, но состоялась», – подумал я, опуская бинокль на грудь.

Глава 20. Освобождение

– Тимофей Васильевич, позвольте вам представить редактора и издателя «Амурской газеты» господина Кирхнера Александра Валерьяновича, – произнёс полицмейстер Батаревич, мгновение назад подошедший ко мне вместе с мужчиной лет сорока, одетым в косоворотку, пиджак и брюки, заправленные в сапоги. На голове у Кирхнера была фуражка с чиновничьей кокардой, из-под её козырька торчали очки, усы и борода, как у кота Базилио из фильма про Буратино, роль которого сыграл Ролан Быков.

– Приятно познакомиться, господин капитан, – вежливо произнёс Кирхнер, а потом затараторил: – Господа, это просто бесчеловечно! Как можно убивать своих сограждан без суда и следствия? Хорошо, что фотограф газеты заснял бесчинства ихэтуаней и маньчжурской военщины. Необходимо правду об этих событиях довести до международной общественности.

Я, стоявший у кромки берега полуострова в устье Зеи и наблюдавший, как продолжается избиение китайцев и маньчжуров, которых мы попытались переправить на их берег, аж вздрогнул от этих фраз. Настолько и тон, и содержание были похожи на визги правозащитников типа Новодворской и Ковалева в моём времени.

«Правду, конечно, надо донести, – подумал цинично я про себя, отключив слух от сыпавшего правдолюбскими лозунгами Кирхнера. – Только какую правду? Да, китайцы расстреляли плоты, рубят своим согражданам на том берегу головы. По моим прикидкам две трети состава сплавлявшихся уже заставили заняться проблемой переселения души, но и мы отличились. Не один десяток на тот свет отправили, пока не начали переправу на плотах. Да и сейчас на зазейском берегу народ резвится, загоняя назад в реку пытавшихся вернуться после такой встречи на наш берег китайцев. И как я рассмотрел через бинокль, в руках у казаков часто мелькали шашки, а не нагайки. Да и выстрелы с нашего берега раздавались. Озлобилось местное население на соседей через реку, после всего того, что они натворили. А лучший способ решения проблемы с китайцами на нашем берегу – «нет человека, нет проблемы». Вот такая вот она – правда! На полуострове моё присутствие, да Батаревича, не дало казакам и ополченцам разгуляться. Только поэтому чуть больше сотни китайских и маньчжурских пловцов сохнут на берегу, согнанные в тесную кучку, а не поплыли дальше по течению живыми или мертвыми тушками. Хотя и на зазейском берегу не все зверствуют. И там, вижу, начали формировать колонну из спасшихся китайцев».

Как потом выяснилось, на наш берег в районе устья Зеи выбралось в общей сложности около трехсот человек из сплавляемого конвоя. Вероятнее всего, ещё столько же или больше смогли выйти на берег дальше по Амуру, не доплывая до нашего первого поста. И это могло стать большой проблемой. Среди маньчжурских деревень на нашем берегу они могли найти укрытие, несмотря на то что основная масса жителей этих поселений ушла на китайский берег.

Для решения этой проблемы Грибский ранним утром четвертого июля направил к первому посту две сотни Амурского казачьего полка, сформированные из казаков-льготников. Но до этого вечером третьего числа наконец-то состоялась моя встреча с братами. Льготники второй очереди из Албазинского и Черняевского округов с большим трудом, но добрались до Благовещенска, где по берегу, где на различных плавсредствах. Амур в верховьях обмелел, поэтому путь вместо трех-четырех дней занял десять. Из них сформировали четвёртую сотню, которой командовал мой старый знакомый по юнкерскому училищу сотник Волков Леонид Петрович – поэт Приамурья. В неё попали все мои браты-казаки и Ромка Селиверстов, получивший наконец-то звание хорунжего. Дан, или хорунжий Данилов Пётр был субалтерн-офицером в пятой, которой командовал сотник Резунов Владимир Михайлович.

С братами удалось только обменяться кивками, когда сотня входила в город, а вот с Даном и Лисом вечером посидели за ужином дома у Таралы. Арсения не было, но его кухарка, готовившая для больницы, накрыла на стол и нам. Браты повзрослели, возмужали, правда Ромка так и остался шалопаем и сорвиголовой, а вот Пётр превратился в степенного, рассудительного молодого офицера.