Поход «Челюскина»

Наткнувшись на залежки тюленей, нужно уметь определять, когда зверь вылез на лед. Если он еще не облежался, — надо набраться терпения и ждать, пока зверь обсохнет. А главное — надо хорошо знать все беломорские течения, ибо самое трудное — подойти к зверю так, чтобы течением не снесло залежку на мели, на стамухи, откуда зверя нельзя будет подобрать.

Большую роль играет здесь охотничья артель. Капитан должен уметь не только найти зверя, но и выпустить своевременно охотников на лед.

Зверобойный промысел, на мой взгляд, является прекрасной школой для наших полярных моряков. Он не только воспитывает в них смелость, настойчивость, выдержку, но и учит их наиболее точно распознавать капризы арктической стихии.

В 1921 году мне пришлось участвовать в первых карских экспедициях, которые снаряжала в Сибирь за хлебом истощенная гражданской войной молодая Страна советов. Я был капитаном парохода «Пролетарий», который взял на буксир баржу «Анна», пошел в Обь и, погрузив там пшеницу, доставил ее затем в Мезень. 1921 год был тяжелым годом. Карское море было забито льдами. Обыкновенным, неледокольным пароходам вроде «Пролетария» было очень трудно пробиваться в тяжелых льдах. Два судна нашей экспедиции погибли. Это были «Обь» и «Енисей». На «Енисее» ушла на морское дно 40 тысяч пудов пшеницы — по тому голодному времени колоссальное количество. [371]

Любопытно провести сейчас параллель между карскими плаваниями того времени и мощными экспедициями целых торговых флотилий, какие совершаются теперь. Тогда мы не имели ни опыта, ни карт, ни самолетов, ни радиосвязи. Жертвы, которые мы несли, были результатом тогдашней общей технической отсталости и бедности нашей страны. Теперь карские экспедиции стали обыденным делом и неизменно сопровождаются успехом.

Как я уже сказал, с 1926 года я принял командование ледокольным пароходом «Георгий Седов». Летом 1928 года «Седов», по приказу комитета по спасению дирижабля «Италия», принял участие в поисках экспедиции Нобиле. «Седову» было дано задание обследовать западную часть Земли Франца-Иосифа. Этот поисковый рейс продолжался два месяца — с июля по август 1928 года. Рейс «Седова» в отличие от плаваний «Красина» и «Малыгина» не получил тогда широкой известности, но для меня как для мореплавателя это было одно из интереснейших плаваний.

Пройдя до западного берега Новой Земли и войдя в лед, «Седов» стал пробиваться к Шпицбергену. С большим упорством приходилось нам форсировать почти непроходимый многолетний полярный лед. Мы пробились к Земле Франца-Иосифа, но нигде следов дирижабля не обнаружили. Здесь мы занялись охотой на белых медведей и поймали свыше 20 живых медвежат, которых Госторг продал затем в Гамбург знаменитому Гагенбеку. Медвежата вели себя довольно смирно и в конце концов даже свыклись с судовой обстановкой и дружили со мной.

Дойдя до острова Карла, «Седов» повернул на восток. Тяжелые льды и туманы преграждали нам путь к другому острову — Земле Александры. Я надеялся найти здесь площадку для взлета самолета. Самолет летчика Михеева, находившийся на борту «Седова», был снабжен не поплавками, а лыжами, и именно это обстоятельство заставляло нас делать вылазки на острова в поисках площадки для взлета.

Упорно атакуя перемычки между ледяными полями, «Седов» после ряда приключений добрался все-таки до Земли Александры. Здесь, в заливе Вайпрехта, я высадился с людьми. Двумя партиями отправились мы на остров. Одна партия поднялась на ближний мыс Лофлей и осмотрела бухту Норденшельда, другая, в которую входили я и летчики, прошла ледяным припаем к берегу и поднялась на сползающий в море грандиозный ледник, обрывавшийся в море с высоты более чем сто метров. С трудом мы нашли большую [372] трещину, по уступам которой с помощью багров и веревок, как это делают альпинисты, поднялись на плато ледника, заливавшего собой, как и всюду на этих островах, всю поверхность острова. Проваливаясь в широкие и глубокие трещины, скрытые толстым слоем снега, мы каким-то чудом задерживались веревкой, к которой все были привязаны.

Склон к мысу Лофлей был пологим и не представлял трудностей для спуска. И как мы были здесь вознаграждены природой! Перед нами раскрылась величественная картина полярных просторов; стояла какая-то особенная тишина, которая поражает всякого, кто хоть раз побывал в арктических странах.

Мы сидели на земле. Смотрели вдаль. Казалось, что мы видим весь земной шар — так было чисто в воздухе — и что на земном шаре никого нет. Жизнь как бы началась снова. Все старое погибло. Только мы сидим здесь одни, уцелев от старой земли…

Площадки для аэродрома мы не нашли здесь.