Поход на Царьград

Самая молоденькая из них, тоненькая, как тростинка, с длинными ногами и высокой грудью аланка, преданно заглядывая в глаза хозяину, мило проговорила:

— Папашка Асаф, а вы очень и очень умный человек…

— Дай Бог тебе здоровья, моя птичка, и богатых красивых клиентов.

И тут в поле зрения обитательниц лупанара попались Дубыня и Доброслав. Кожух у Дубыни был накинут на голое тело, из-под которого виднелась заросшая чёрными волосами грудь.

— Эй, — обратилась к нему Малика, — заходи, гостем будешь, а заплатишь — хозяином. Смотрите, какой он чёрненький, как блоха…

— Зайду, красавица. Только не сегодня, а завтра. И укушу!…

Доброслав недовольно пробурчал:

— Чего ты с ней заигрываешь?… Пошли.

Остановились у мраморной статуи Геракла, чудом сохранившейся от античных времён.

— Знаем мы теперь и то, что к подвалам можно попасть через крытый проход с другой стороны храма, а не ломиться через все двери… Видел, откуда принесли крестить ребёнка?

— Видел, — ответил Дубыня.

На другой день Сулейман устроил всё так, как и обещал. Показал в мыльне ключаря базилики Двенадцати апостолов, устроил игру в зернь. За ней и познакомил с ним Доброслава и Дубыню, которые после нескольких выигрышей и выпитых чаш вина показались ключарю самыми лучшими людьми на свете. А дотом они втроём отправились в «Прекрасную гавань».

В таверне добавили ещё и повели ключаря в комнату к молоденькой аланке, хорошо заплатив за неё хазарину Асафу. На каменной лестнице, ведущей на второй этаж, Дубыня ловко отцепил связку ключей от кожаного пояса служителя церкви и осторожно, чтобы тот, пьяный, не упал и не разбился, препроводил к блуднице.

— Теперь он будет у неё до утра. Скорее, Доброслав!

Пришлось отомкнуть двери двух подвалов, прежде чем нашли нужный. Действовали осторожно, тихо, очень скрытно, к тому же и ночь выдалась тёмной; ещё с вечера ходили по небу тёмные, тяжёлые тучи, которые и закрыли луну, пошедшую на убыль.

— Кто там? — хрипло крикнул Лагир, когда дверь отворилась.

Он рванулся вперёд, звякнув цепями, коими был прибит к стене. К углам подвала с писком шарахнулись крысы.

— Тихо, Лагир, тихо, — сказал Доброслав. — Свои.

Лагир сразу узнал его по голосу. Что-то дрогнуло в его лице, и по щекам потекли слёзы. Их тоже почувствовал Дубыня, когда обнял алана.

— Узнаешь? Это я, Дубыня… Привет привёз от твоей матушки.

— Жива, здорова? — встрепенулся Лагир.

— Жива, только не здорова… Может, теперь…

— Ну, хватит, — перебил их Доброслав, — потом поговорим.

Чернобородый просунул лом в кольца, выворотил крюки из каменной стены. Лагир застонал:

— Всё тело болит от цепей, и ещё ноги… Крысы объели.

Доброслав запер дверь, а ключи бросил в воду крещальни.

Рано утром, как только встало над зубчатой крепостной стеной и крышами базилик солнце, солевары выехали из Херсонеса. В одной из подвод, укрытый рогожами, лежал бывший товарищ Дубыни по соляному промыслу, теперь уже бывший солдат фемы Лагир, алан.

В первой же попавшейся на пути таверне Доброслав напоил велита Фоку и его солдат, уложили всех в подводы. Лагира высвободили из-под рогож, сбили остатки цепей, затем Клуд обратился к нему:

Вот что, друг… Прими мой совет. После того как снарядишь мать в последний путь, иди к Борисфену, в Киев… Мы тоже там будем. Но прежде с Дубыней побываем в Константинополе.

Нам нужно, Лагир, найти там одного человека, а вернее — зверя… Могли бы вместе, но в Херсонес тебе дорога закрыта, а только из этого города лежит путь в Византию. Дубыню я жду у себя в селении через семь месяцев, чтобы вернуться потом на берег Прекрасной Гавани. Уже вместе с собакой, которая вырастет из щенка к тому времени. А с тобой, Лагир, мы встретимся в Киеве. А теперь — трогай…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ В ХЕРСОНЕСЕ ТАВРИЧЕСКОМ

1

Я сижу на скатанной в кольцо верёвке на палубе диеры «Стрела», которая вот уже десять дней плывёт по Понту Эвксинскому. В руках у меня дощечка, облитая воском, и хорошо отточенное стило, которым я записываю свои впечатления от этого путешествия. Потом написанное перепишу заново, и, может быть, не раз и не два, и, когда увижу, что оно строго выражает мысли и наблюдения, закроюсь в каюте, достану пергамент и тогда уже перенесу в него переработанный текст.

Себя бы я мог и не представлять. Кто я? Простой монах из Македонии, не лишённый ума и физической силы, поэтому исполняющий зачастую обязанность телохранителя Константина (имя Кирилл он получит, когда примет схиму).

Мы отплывали из Византии, чтобы достичь столицы Хазарского каганата Итиль, в то время, когда Мефодий, старший брат Константина, получил назначение ехать настоятелем монастыря Полихрон в области Сигрианской на азиатском берегу Пропонтиды[52], близ Кизика.

Без слез я не мог смотреть на них, как они расставались: очень любили друг друга, хотя вместе бывать им приходилось не так уж часто.

Когда Мефодий состоял на военной службе в качестве правителя нашей Славинии, находившейся в Македонии, он мне много рассказывал о Константине, хотя в семье их было восемь братьев. Те, остальные, прошли по жизни незаметно, но достойно.