Потом он начал разговор о турках и о шведах. Он очень жаловался на герцога Бассано. Он обвинял его в отсутствии предусмотрительности. Он говорил, что ему не служат и министерство иностранных дел действует лишь постольку, поскольку он сам его толкает; Бассано не думает ни о чем; нужно, чтобы всё исходило от него самого; ещё три месяца назад Швеция должна была бы мобилизоваться, чтобы воспользоваться случаем отвоевать обратно Финляндию; турки должны были бы держать 200 тысяч человек на Дунае; всякий другой на месте Бассано заставил бы их развернуть знамя Магомета ещё два месяца назад, и в настоящий момент из–за этой ошибки Бассано император лишён своевременной помощи с их стороны; Бассано будет нести за это ответственность перед Францией; в настоящем случае его министр иностранных дел должен был бы осуществить половину всей задачи похода, а между тем он еле–еле подумал об этом, да и то потому, что император распёк его.
Император был, по–видимому, в очень плохом настроении и очень недоволен герцогом. Я возразил ему, что у нас не привыкли действовать без его приказаний и он не одобрил бы таких действий; так как ещё и в настоящий момент он повторяет, что не хочет войны, то шведское и турецкое правительства могли бы бояться скомпрометировать себя, забегая слишком вперёд; его министр, очевидно, не осмелился действовать слишком откровенно из страха преждевременно разоблачить проекты, которые он всё ещё продолжает отрицать; наконец, для наследного принца шведского ставка в этой игре слишком высока, и поэтому из личных интересов он должен быть чрезвычайно осторожным. Я заметил ещё императору, что мир между Россией и турками уже давно зависит лишь от петербургского правительства; я убеждён, что Россия подписала бы его, если бы захотела, и она сделает это, когда захочет, а так как ещё нет сведений о том, что она это сделала, то — вопреки всему, что ему могли доносить, — я вновь повторяю, что император Александр не хочет воевать с ним и, может быть, даже всё ещё сомневается насчёт того, окончательно ли решил император Наполеон начать враждебные действия. — Эти соображения, — прибавил я, — не могли ускользнуть от вашего величества. Они неопровержимо доказывают, что проекты императора Александра являются оборонительными и никогда не были наступательными, так как если бы он хотел войны, то он не преминул бы начать с заключения мира с турками, хотя бы для того, чтобы иметь возможность свободно располагать своими войсками.
В течение нескольких минут император хранил молчание как человек, который размышляет и находит мои рассуждения справедливыми. А затем он с горячностью сказал мне, что уверен в турках, что они, быть может, и не произведут мощной диверсии, но наверное не подпишут мира, турки вполне в курсе того, что подготовляется, и как бы ни были они неискусны в политике, они отнюдь не слепы, когда речь идёт о вопросах такого огромного значения для них; кроме того, не было недостатка и в соответствующих внушениях.
— Что касается Бернадота, то он вполне способен забыть, что он француз по рождению, но шведы — люди слишком энергичные и неглупые, чтобы упустить этот случай отомстить за обиды, наносившиеся им со времён Петра Великого.
Император несколько раз возвращался к вопросу о том, чего он ждёт от турок.
— Андреосси их разбудит, — сказал он, — его прибытие произведёт большую сенсацию. Я возразил ему, что Андреосси только сейчас отправился в путь.
— Это ошибка Маре, — сказал он, — не могу же я делать всё.
Он снова повторил то, что говорил мне о герцоге Бассано, добавив, что герцог будет отвечать перед Францией за всё то зло, которое может явиться результатом его непредусмотрительности.
В Дрезден приехали через Бамберг, чтобы избежать, как говорили, встречи с мелкими германскими владетельными особами. В действительности император хотел избежать посещения Веймара. Он продолжал повторять — и двор повторял вслед за ним, — что войны не начнут. Распространяли слухи о предстоящем свидании с императором Александром, а чтобы сделать эти слухи правдоподобными, указывали на миссию де Нарбонна, который был послан к Александру.
Приехали в Дрезден 16‑го. Ночевали 13‑го в Вюрцбурге, 14‑го — в Байрейте и 15‑го — в Плауэне. Император и все лица, принадлежавшие к правительственным кругам, старались придать нашему поведению, нашим намерениям и нашим демаршам оттенок умеренности, который внешним образом говорил бы в нашу пользу и мог бы произвести впечатление на Австрию. С этой целью особые заботы прилагались к тому, чтобы показать свою умеренность и уступчивость; таким путём старались внушить ложное чувство безопасности и усыпить тех, на кого собирались напасть.