Поход Наполеона в Россию

В Дрезден приехали король и кронпринц прусские, которых император хотел принять здесь, чтобы скрепить в глазах публики нечто вроде примирения, гарантирующего ему к тому же добросовестное и искреннее сотрудничество прусского корпуса. Некоторые думали, что император не очень хорошо будет обращаться с королём, так как он не любил его и всегда говорил о нём: «Он фельдфебель и дурак". Но император распределял свою благосклонность сообразно своим интересам, а в данный момент он был реально заинтересован в том, чтобы убедить прусского короля, что он искренне включает его в рамки французской политической системы и ничего больше не замышляет против него. Король и кронпринц уехали из Дрездена очень довольные оказанным им приёмом.

Глава III На Москву

Император выехал из Дрездена 29 мая; императрица была в Праге, где она хотела провести некоторое время с австрийским двором. Император Наполеон остановился в Глогау только на одну ночь. До 1 июня он оставался в Позене, от 2 до 6‑го — в Торне, от 7 до 10‑го — в Данциге, 11‑го — в Мариенбурге, от 12 до 16‑го — в Кенигсберге, 17‑го — в Инстербурге, от 18 до 21‑го — в Гумбиннене, 21‑го — в Вильковишках, 22‑го — в Новогрудках, 23‑го — в палатке на берегу Немана.

Остановлюсь на пребывании императора в Данциге, так как там была крупная база войскового снабжения, — тот пункт, где в течение двух лет всё организовывалось и приготовлялось, пункт, которому император уделял наибольшее внимание, так как эта надёжная крепость должна была снабжать его всем необходимым. Неаполитанский король, которому не было разрешено приехать в Дрезден — якобы из внимания к австрийскому императору, — ожидал там императора Наполеона; Наполеон, считая, что Италия всё ещё была предана его тестю, не хотел портить ему радость встречи со своей дочерью видом государя, который вызовет у него тягостные воспоминания. На самом деле этот мотив был только деликатным предлогом, и император, как он говорил это в частных беседах, просто не хотел, чтобы между Мюратом и австрийцами завязались связи, слишком тесно завязанные уже королевой и Меттернихом. «Если австрийский император, — говорил он, — отнесётся к нему хорошо, то у Мюрата закружится голова, и он наверняка наговорит много глупостей и т. п.»

Отношения между императором и Неаполитанским королём были более чем холодные, и отказ в разрешении приехать в Дрезден мог лишь усилить недовольство Мюрата. Император справедливо упрекал его в том, что он часто нарушал континентальную систему на побережье Неаполитанского королевства, и метал по этому поводу громы и молнии и в письмах и на словах. Но так как он нуждался теперь в короле для своего похода, то надо было поправить отношения. Король был обижен, но он был человеком слабохарактерным. Он любил императора, который знал свою власть над ним. При первом же разговоре была восстановлена полная гармония, хотя император всего лишь утром повторял то, что он говорил перед выездом из Парижа, а именно, будто король забыл, что он француз по рождению и что император сделал его королём. Со своей стороны, король громко жаловался на то, что он является государем только по имени и должен жертвовать тем, что считает интересами своих народов, ради того, что император называет интересами континента и Франции (когда императору были доложены эти выражения короля, они рассердили его ещё больше, чем контрабанда).

Первыми словами, с которыми император Наполеон обратился к губернатору Данцига генералу Раппу, были:

— Что делают ваши купцы со своими деньгами? Начинается война. Я теперь займусь ими.

Во время послеобеденного разговора он сказал Раппу, Неаполитанскому королю и ещё нескольким другим лицам, что пруссаки и даже австрийцы действуют с нами заодно, что Александр не ожидал этого и очень озадачен; в конце концов он сам этого хотел, а если он всё же не хочет войны во что бы то ни стало, то он ещё может её избежать; это выяснится через несколько дней. Легко догадаться, что это говорилось для того, чтобы политические слухи разнесли повсюду слова императора. А его действительная воля была выражена в первых словах, с которыми он при мне и нескольких других лицах обратился к Раппу.

Вечером и на следующий день император очень жаловался мне на Неаполитанского короля, говоря, что он более не француз и забыл всё то, чем он обязан своей родине и своему благодетелю. Король, со своей стороны, жаловался Бертье, Дюроку и мне на то, что император сделал из него всего лишь вице–короля и орудие для того, чтобы выжимать соки из его народа, и т. д., п т. д. При приёме местных гражданских властей, которые жаловались на чрезмерные налоги, император сказал им, что он сохранит Данциг за собой и присоединит его к великой империи, думая, что он этим их утешит, или, скорее, для того, чтобы его слова были повторены в Берлине и в Петербурге.