Поход Наполеона в Россию

Перчатка снова была брошена, а император был не из тех людей, которые отступают. Вид войск и все эти воинственные манёвры кружили ему голову. Мудрые размышления, которым он предавался в Смоленске, уступали своё место обаянию славы, когда он попадал в эту обстановку. «Враг будет настигнут завтра же, — говорил он теперь. — Его теснят. Он не может всё время ускользать, если учесть темпы преследования. На настоящий отдых можно рассчитывать только после сражения. Без этого нас всё время будут беспокоить". Словом, в пользу движения вперёд он находил теперь столько же разумных доводов, сколько 48 часов тому назад в пользу того, чтобы оставаться в Смоленске; мы всё ещё гнались за славой или, вернее, за роком, который упорно мешал императору следовать своим собственным здравым намерениям и мудрым планам. Все эти факты, которые я узнал от князя Невшательского, были потом подтверждены мне князем Экмюльским.

Император был, однако, в эти дни скучен; ему надоела война, конца которой он не видел. Он жаловался на поляков. С самого начала кампании он дал понять князю Понятовскому, что недоволен им за то, что князь просил у него помощи и жалованья для своих солдат. Корпус Понятовского давно уже не получал жалованья и испытывал много лишений. Точно так же император каждый день жаловался, что в Варшаве ничего не делают. Литва держится холодно, рекрутские наборы не удаются и от него требуют денег, как будто поляки не должны приносить никаких жертв для восстановления своей родины. В этот период резкого недовольства польскими делами он, не ограничиваясь собственными сетованиями перед своими министром и послом, велел 22 августа князю Невшательскому написать Биньону, с которым князь находился в переписке: «В результате всего этого правительство делает мало; организация не двигается вперёд, администрация обладает скудными ресурсами, и, наконец, страна даёт мало".

Сообщение об успехе, который одержал над русскими князь Шварценберг, оживило надежды императора.

— Это даёт, — сказал он, — жизнь союзу. Эхо этой пушки прозвучит в Петербурге, в тронном зале моего брата Александра. Это хороший пример для пруссаков. В них проснётся, быть может, дух чести.

Он спросил меня, хорошо ли известен князь Шварценберг в Петербурге, связан ли он с горячими головами петербургского двора. Он приказал немедленно выдать ему вторично сумму в 500 тысяч франков на секретные расходы и поручил князю Невшательскому послать чек на эту сумму.

24‑го император приказал просить в Вене о почётных наградах для этого корпуса независимо от обычного производства по службе.

В Дорогобуже император жил в большой усадьбе — нечто вроде замка, стоявшего на возвышенности. Там нашли немного муки. Это была тем более удачная находка, что неприятель ничего не оставил в Смоленске, а первых запасов продовольствия, которые мы добыли, едва хватило бы на покрытие нужд госпиталей и на текущие потребности. Несколько корпусов получили хлеб в Дорогобуже, — от этого они уже отвыкли! Там же, в Дорогобуже, были получены сообщения, подтверждающие, что Александр приехал в Москву 24 июля; первые сведения об этом и притом неполные мы получили только после нашего прибытия в Смоленск. Мы узнали теперь, что он созвал дворянство и купечество, не скрыл того положения, в котором находится государство, и запросил подкреплений у всех губернии. Московская губерния предложила ему 80 тысяч человек, а другие — в соответствующей пропорции; Малороссия выставила 18 тысяч казаков; частные лица выставили целые батальоны, эскадроны и роты с полным снаряжением. Чтобы придать этому ополчению национальный и религиозный характер, митрополит Платон вручил императору чудотворный образ св. Сергия, который император передал московскому ополчению; против французов проповедывали священный поход. Мы узнали также, что император Александр послал из Полоцка в Петербург великого князя Константина, чтобы успокоить умы и ускорить рекрутские наборы, а также для того, чтобы ничто не мешало отныне генералу Барклаю, на которого таким путём взвалили всю ответственность за события.

Хотя император Наполеон, оставив на Немане герцога Беллюнского, покинул Витебск с намерением остаться в Смоленске, он решил теперь двинуться вперёд и послал из Дорогобужа герцогу Беллюнскому распоряжение направиться в Смоленск. Вскоре герцогу были посланы и подробные инструкции об оказании в случае надобности поддержки корпусам, которые до тех пор прикрывали наш фланг, в частности корпус маршала Сен–Сира на Двине.

После Дорогобужа армия двигалась почти одной колонной: кавалерия Неаполитанского короля, гвардия, 1‑й корпус и корпус маршала Нея — по дороге, поляки — справа, вице–король — слева.