Поход «Революции»

— А ты не затрудняйся. Возьми с моего дивизиона катерные тралы. Их у меня четыре штуки, и мне они ни к чему. Поставь их на любую посудину и траль.

— По нашим сведениям, — продолжал тихий голос, — неприятельские мины поставлены на четыре фута. Мелкосидящих судов во флотилии нет. Кроме истребителей, конечно, но они траления не выдержат.

— Значит, поставим тралы на «Коцебу» и «Революцию»,— сказал Сейберт. — Их не жалко.

— Осадка футов восемь, — вслух подумал командующий.— Верная смерть, — и от недокуренной папиросы прикурил новую.

Громко шипела труба парового отопления. В соседней каюте писарь в нос диктовал телефонограмму штабу базы. Диктовал медленно и долго.

— Всё равно, — очнулся командующий. — Другого выхода нет. Товарищ Пестовский?

«Трал на восемь футов, днище — тоже на восемь, а мины на четыре. Столько же шансов взять тралом, как и днищем. А Клавочка? — В глазах потемнело. — На четыре фута от поверхности. Уйти и не вернуться. Оставить ее одну. Нет, невозможно». И кажется, что даже взрыв легче этой тишины, — в ней нельзя дышать. Неужели это страх?

— Другого выхода нет, — где-то вдали звучит голос Сейберта. Да, это страх, даже больше: это предчувствие неизбежной смерти.

— Истребители, конечно, не годны, пусть отдохнут, — глухо говорил Сейберт. — Но сам я, может быть, годен. Если разрешите, пойду.

— Товарищ Пестовский?

— Я приму меры к срочной установке тралов! — как мог быстрее выговорил и медленно стал краснеть.

— Хорошо, Сейберт. Пойдете вы. Вы годны. — И еще тише: — Жаль, что вы не мой сын.

Наверху была темнота. Огни на судах и в городе были закрыты. Могли налететь неприятельские аэропланы. Наверху была совершенная тишина. В такой тишине слышно, как бьется сердце.

— Ты дурак, — вдруг сказал Пестовский. — Это верная смерть. Пойди откажись. — Сказал, и на минуту полегчало.

Но сразу же ожгла мысль: «Отказаться он не может, и ты это знаешь. Ты — трус».

— Что ж, дуракам бывает счастье!.. Привет Клавдии Васильевне. — Сейберт улыбнулся. — Кстати, пришли мне двух минеров, Глеб.

3

Перед рассветом вдруг темнеет. Гаснут звезды, расплываются предметы и стираются расстояния. Медленно поднимает и кренит палубу невидимая волна. От всего этого становится нехорошо, и тогда следует заглянуть в компас.

Картушка тускло освещена электрической лампочкой и вполне реальна. Она сообщает уверенность. Действительно, против носовой черты качается цифра 223, — курс верен.

— Люди легко становятся красными, а потом белыми. И снова красными. Я не про махновцев. Я недавно видел одно лицо старшего комсостава, быстро менявшее окраску.

Никита Веткин промолчал. Он слишком долго был комиссаром при Сейберте, чтобы удивляться. Он стоял спиной к рубке, расставив ноги и глубоко заправив рукава бушлата в карманы, и не мигая смотрел вперед.

— Жаль, что люди никогда не становятся зелеными. Или хоть желтыми.

— Бывает желтуха, — сказал Веткин.

— И не то чтобы он был трусом. Наоборот, — не слушая, продолжал Сейберт. — Кстати, команда «Коцебу» со страху икру мечет. Пойду я тралить с ними, а ты оставайся, так сказать, на страже «Революции».

Место комиссара — при начальнике. Или нет: место комиссара там, где он нужен. Сейберт надежен, а команда водников — черт ее знает! Своих только трое.

— Ладно, начальник!

Когда рассвело, впереди увидели голубой полосой Кривую косу. Опробовали болты на тральных лебедках и приготовились спускать тралы.

4

— Оснований для паники нет! — Сейберт оглядел команду «Коцебу» и улыбнулся. Все признаки налицо: не дышат, избегают смотреть в глаза и жмутся к борту. — Мин мы не ищем. Наше дело проверить, что всё чисто, и обставить фарватер вешками. Ничего сверхъестественного. Прошу развеселиться.

— А если наткнемся? — спросил сзади высокий голос.

— Когда наткнемся, скажешь. Я что-нибудь придумаю.

Два тонких стальных троса, дрожа, тянулись от лебедки. На них пернатые буйки — слева желтый и справа красный — идут, зарываясь в волну и выбрасываясь вверх. Между буйками трал.

Курс — чистый вест. Если буйки начнут сходиться — значит, трал забрал. А если заберет не трал, а корпус?

У Клавочки чудесные глаза. Такие веселые, когда Глеб фамильярничает со взрывчатыми веществами. Добродушные мины — неплохо придумано. А вот говорят еще: он скорчил кислую мину. Кислая мина — это совсем смешно.

— Лево руля. Курс 210. Семафор на «Революцию»: на повороте не выходить из-под прикрытия моего трала!

— Есть на румбе!

— Вешку!

— Есть вешка. — И красный шест с крестовиной гулко шлепнулся в воду.

Буйки прочертили дугу и снова пошли прямо, звеня стальными тросами и фыркая пеной. Где-то под ними напряженный тонкий трал режет толщу воды. Может быть, он что-нибудь встретит. Кстати о взрывчатых веществах: в мине восемь пудов тротила и все восемь рвутся сразу.

Клавочка — великолепный товарищ. Иначе думать о ней нельзя, она — жена Глеба... Буйки сходятся!

— Малый ход. «Революции» застопорить машины. — Сейберт оттолкнул серого, как брезент, капитана и медленно сошел с трапа. У толстяков нежная кожа. Когда они дрожат, по ней идет рябь, как от шквала. Надо его успокоить.— Капитан, распорядись чайком!