Поход Сагайдачного на Москву. 1618

Когда наступление казаков и польских жолнеров было остановлено у стен Москвы, Сагайдачный понял, что он выполнил все обязательства, взятые на себя перед началом похода, а дальнейшая помощь Владиславу лишь ослабит его позиции. Таким образом, неприступные стены Москвы были совсем не тем, чего жаждал гетман. Что касается самого королевича, у него, как уже говорилось, тоже были объективные причины отказаться от дальнейших попыток штурма. И основная из них — отсутствие денег на продолжение кампании. Время, отпущенное сеймом на ведение войны, истекало, казна командующего была пуста, и он рисковал совсем скоро оказаться за тысячи километров от дома, среди трескучих морозов суровой московской зимы. Без армии и средств к существованию. Надо было начинать переговоры с Михаилом Федоровичем Романовым. И эти переговоры действительно очень скоро начались.

Переговоры об окончании войны

Окончательно постановив, что продолжение войны бессмысленно и с помощью переговоров можно добиться от Михаила Федоровича значительно больших «дивидендов», Владислав выслал к царю посольство. Эту непростую миссию было поручено выполнять князю Адаму Новодворскому, тому самому герою первого штурма столицы, бискупу каменецкому Константину Плихте, Льву Сапеге и Якову Собескому. Предложение мирных переговоров было встречено в Кремле с большим облегчением. Хотя Москва и была готова к долгой осаде, уверенности в том, что они смогут победить, у царя и бояр не было. Уже на следующий день после прибытия в Кремль послов королевича переговоры начались. Со стороны Москвы в них участвовали бояре Федор Иванович Шереметев, Данила Мезецкий, окольничий Артемий Измайлов и дьяки Болотников и Сомов. Надо сказать, что, несмотря на осадное положение, в котором находился Михаил Романов, он не собирался занимать слабую позицию в будущих переговорах с поляками. Бояре, перед тем как отправится на реку Пресню, на которой было назначено рандеву, получили от царя несколько указаний. Им предписывалось «Против королевского имени шапки снимать только в том случае, когда польские послы станут снимать шапки к государеву имени. Говорить польским послам: сами вы писали, что доброго дела и покою христианского хотите. А теперь вы такое несходительство к доброму делу объявили, великого государя нашего имени в речах своих не именуете: и тут какому доброму делу быть и чьи мы на обе стороны послы? Вы нашего государя имени в речах своих не именуете, а мы вашего короля именовать не станем!». Кроме того, боярам ни под каким видом не разрешалось обещать в качестве отступных земли и города Московского царства. Если же подобные предложения поступят от польских переговорщиков, то «отвечать: какие убытки учинились от государя вашего и от польских и литовских людей в Московском государстве, того и в смету нельзя положить. Что объявилось по записке, и что Федька Андронов сказал, что отослано к королю всяких узорочей и что по королевским грамотам дано на рыцарство, депутатам и немцам, полковникам и ротмистрам и Сапегина войска депутатам. И по договору гетмана депутатам же и Сапеге, и послам литовским и польским на приказные расходы, и к Александру Гонсевскому на двор, и полковникам, и ротмистрам. По Александровым картам, и московским людям и пушкарям и стрельцам московским, которые были у вас, золотом и серебром и всякою рухлядью по меньшей цене на 912 113 рублей и 27 алтын, а золотыми польскими 340 379 золотых 13 грошей». Именно так описывает С. М. Соловьев в «Истории России» позицию, которую заняли представители Михаила Романова в начале переговоров. Однако дальнейшее развитие событий показало, что пойти на уступки все же придется.