Поход самоубийц (СИ)

— Нет, — ответил Ленс. — Когда я прорычал, чтобы он проваливал вон, Гессер спокойно сказал, что я могу до конца жизни пытаться топить горькие мысли, чтобы в одну ночь захлебнуться собственной рвотой, а могу протрезветь, поднять свою задницу и изменить мир к лучшему.

— Так просто? — недоверчиво хмыкнула Птаха. — Кажется, ты единственный из всех нас, кого в Исслейм ведут благие побуждения.

— Что скрывать — даже в ордене меня считали чересчур правильным, — усмехнулся Ленс и завертел головой: — Проклятье, сколько можно ждать? Эй, хозяин!..

В харчевне Птаха и Ленс коротали время до вечера, потягивая разбавленное пиво — точнее сказать, потягивала его Птаха, тогда как сам Ленс ограничился простой водой — и наблюдая за тем, как хозяин беззлобно переругивается с доброй половиной посетителей, которые, похоже, все через одного были его давними приятелями.

Покинув таверну, Птаха с Ленсом направились в сторону доков, чтобы встретиться со их новым знакомым. По пути они решили срезать и пройти через площадь, где в этот самый момент на высоком деревянном помосте вещал один из служителей Новой Церкви.

Лицо его скрывала маска, что представляла собой разом три лица, принадлежащих Благодетелю, Судье и Карательнице, одет же проповедник был в трехцветную сутану: правая часть платья и рукав были мягкого темно-зеленого цвета, левая — кроваво-алая, разделял же их строгий черный. Меряя поскрипывающую платформу большими шагами, священник, державший в руках раскрытую книгу, визгливым голосом обращался к разинувшим рты бюргерам, смотрящим на него снизу вверх:

— … и сказал Благодетель — пришел я, дабы одарить и спасти тех, кто нес лишь добро. И сказала Карательница — пришла я, дабы наказать и обрушить гнев на головы тех, кто грешил. И сказал Судья…

— … пришел я, дабы оценить дела людские и проследить, что б каждому воздалось за деяния его, — тихо произнес Ленс.

— Исходя из моего опыта, страдают, как правило, как раз-таки добродетели, покуда грешники умывают руки, а судьи старательно смотрят в другую сторону, — пробормотала Птаха.

— Ты права, — кивнул Ленс. — Именно поэтому я здесь.

Надо сказать, оратор из святоши был весьма толковый. Он чутко чувствовал настроение толпы, не давая ей ни заскучать, ни наоборот, впасть в фанатичный раж. Народу на площади набилось словно сельдей в бочку, и Птахе с Ленсом пришлось изрядно потрудиться, расчищая себе путь локтями. Внезапно стоявшие впереди люди разом хлынули назад, словно они были крошками на столе, которые кто-то невидимой рукой сгреб ладонью. Какой-то верзила отдавил Птахе ноги, Ленс же получил солидный тычок в ухо.

— Что там такое? — вытянула голову Птаха, пытаясь разглядеть, что именно послужило причиной неразберихи.

Ленс, держащийся за голову, не успел ответить. Зато над площадью разнесся громкий вопль, который издала чья-то луженая глотка:

— Расступись! Уйди в сторону! Живей, сучьи дети! Дорогу великому магистру Астгейта — господину Рихтеру!

И действительно — через несколько мгновений Птаха увидала знакомую высокую фигуру, что сопровождали две дюжины Карателей.

Кажется, ранее Птаха немного погорячилась с выводами.

Вот теперь у них действительно начались проблемы.

Глава 8

Толпа радостно взревела, когда очередной гладиатор — бугай с трезубцем в руках, рухнул на песок — захлебываясь собственной кровью. Утерев со лба пот, Спайк огляделся и довольно ухмыльнулся. Вокруг него лежали восемь мертвецов, которых он отправил на тот свет одного за другим. На самом же Спайке не было ни царапины. Пнув ближайшего покойника, Спайк проревел:

— И это ваши лучшие бойцы?! Да Бильердские шлюхи дерутся лучше! Мне обещали бой, а не возню со сморчками, что свой член-то в руках удержать не могут!

Большинство зрителей поддержали Спайка радостными воплями, некоторые же — видимо, поставившие на проигравших последние деньги — напротив, осыпали его потоком ругательств и гнилых овощей, которые, впрочем, плюхались в песок, не долетая до цели.

Тяжелые ворота со скрипом распахнулись — и из темноты вышел последний соперник Спайка: ящер, одетый лишь в набедренную повязку и сжимающий в руках костяное копье. Здоровенный, сука — возвышался над Спайком минимум на голову, хотя тот с детства выделялся ростом даже среди грэллов. Пружинистой походкой приближаясь к Спайку, уроженец Лютонских болот буравил его немигающим взглядом темно-желтых, словно янтарь, глаз.

Спайк заинтересованно хмыкнул. А вот это уже должно было быть интересно.

Он не дал обмануть себя деланной медлительностью ящеролюда, который медленно сокращал дистанцию, тщательно следя, чтобы солнце всегда било ему только в спину. Спайк прекрасно понимал, что при желании эти создания на суше могли двигаться столь же быстро и стремительно, как в родных топях. Шкуру ящеров, жесткую, прочную, нелегко пробить самой острой сталью, их когти вспарывали плоть точно кинжалы, а вытянутая словно у крокодила пасть могла перекусить кость не хуже мощного капкана.