Поход семерых

— Гарантии? Вы не в том положении, чтобы ставить условия. Но гарантия такова: я клянусь своей честью. Этого довольно?

— Да, — ответил Роберт, — этого довольно.

Совершалась какая-то сделка, двое равных решали меж собой вопрос, говоря об условиях. Их старший — и наш. И тут внезапным озарением Аллен увидел события на несколько минут дальше и с такой ясностью, будто они только что произошли. Он понял, о чем идет разговор, и понял, что…

— Роберт, нет!

Но брат не услышал. Он существовал в какой-то другой плоскости, по ту сторону стены, и Алленова голоса там не существовало. А может быть, Аллен не крикнул в том мире, который зовут реальностью; но нет — рядом всем телом дернулся Гай, значит, он слышал.

— Каковы гарантии для того, кто останется, что он уйдет от вас живым? — Роберт продолжал что-то обдумывать, и если бы его лицо в этот момент видела Лара, ее сердце никогда не оторвалось бы от него.

— Гарантий нет. Возможность — есть. И довольно вопросов.

— Хорошо. Я остаюсь.

Роберт сделал шаг в сторону, отделяясь от своих. Аллен дернулся, повернулся в его сторону и увидел своего брата так, как никогда доселе, — по ту сторону стены, по ту сторону пропасти, по ту сторону себя и всех их, хотя они пока еще находились в одном мире, на одной поляне, в шаге друг от друга. И был один безумный миг ясности, когда Аллен мог — и знал, что может — ударить в эту стену всем телом и обрушить ее, сказав, что остается он. Но он не шевельнулся. Никто никогда не узнал о том миге, когда он навеки сделал выбор между собой и братом, но он помнил о нем всегда и не забыл даже в самом конце пути. О том миге, когда звезды замерли и ждали, а потом Аллен остался, держащий в руках свою трусость, навеки остался со вкусом предательства во рту. Тогда же он понял, что теперь это не уйдет никогда. Но стена уже стала несокрушимой.

Клара дернулась к Роберту, не издав ни звука; все смотрели на него и видели все — и стену, и его — таким, каким, должно быть, он выглядел в глазах Господа. Роберт чуть улыбнулся им, людям с такими огромными глазами в темноте, и одной его улыбки хватило бы, чтобы исцелить всех больных на земле. Взгляд его пробежал по лицам друзей и остановился на Аллене — так, будто здесь никого не было, кроме них двоих. Если бы Роберт смотрел чуть дольше («О Лев, помоги нам, о прости нас, Господи»), Аллен бы упал. Но тот отвел взгляд.

— Друзья, уходите и ждите меня на месте нашей предыдущей стоянки. Ждите до утра, потом уходите. Я догоню…

(если буду жив)

…вас, сейчас же вы уйдете, и это — приказ старшего.

И Роберт понял, что никто из них не ослушается, и они сами поняли это, и за это Роберт возблагодарил Бога. Рука его скользнула по серебряному крестику Елены Августины, скрытому под одеждой, и он отступил еще на шаг, навек отдаляясь от всех — и от нее — в неизмеримую даль.

Встретив взгляд Йосефа — единственного, кто смотрел ему в глаза, — он очень тихо сказал последнее, что осталось сказать:

— Отец, благословите меня.

Йосеф поднял руку в крестном знамении.

— Да пребудет с тобой всемогущий Бог…

Вспыхнул выстрел. Ярко-алая даже в темноте кровь фонтаном брызнула из простреленного плеча Йосефа, пятная камни ритуального круга. Кто-то из женщин закричал, кажется, Мария.

— …Отец, и Сын, и Дух Святой, — тихо договорил священник, довершая знамение тем, что рука его упала вниз, повисая как плеть. Кровь заструилась по рукаву.

— Прекратить!

— Уходите! — одновременно крикнули Роберт и человек с мечом, слегка отделяясь от скалы. Был момент, когда могла начаться стрельба. Мария, не обращая внимания ни на что, содрала с себя пояс и за несколько секунд перетянула руку Йосефа выше раны. Рукав его штормовки набух кровью. Он покачнулся.

«Если бы это была Клара, она бы умерла», — отстраненно подумала та часть Алленова сознания, которая пребывала наблюдателем. Для остального же его разума черный мир окончательно скрутился в спираль, и он услышал громкую быструю музыку, кажется, электронную, а может, женский поющий голос, и увидел выступающих из темноты людей с лицами свиней и собак.

Потом они шли — Гай первым, за ним Аллен и женщины, потом Йосеф и последним — Марк. Они прошли к своим вещам, окруженные ждущим молчанием, миновали расступившихся людей у начала спуска и быстро, оскальзываясь на гнилых листьях, скатились вниз.

«Но ныне мое время и власть тьмы», — сказал кто-то у них за спиной. А может, эти слова и не были сказаны.

Они быстро, как только могли, шли в темноте, в шуме поющей воды. Спотыкались о камни, оступались мимо тропы, но никто не произнес ни слова. Меж буковых ветвей горели огромные звезды, и был самый темный час ночи. Вдруг Йосеф остановился, осел на землю под рюкзаком и сказал:

— Я не могу больше идти. Простите.