Поход семерых

Аллен лежал в спальнике и слушал, как весь лагерь отходит ко сну. Клара, ложась рядом с Марией, тихо всхлипывала; Йосеф, кажется, простонал. Гай что-то долго тихо говорил, то ли утешал кого-то, то ли молился. Наконец все утихли; Аллен слышал ровное, громкое дыхание Марка, спавшего рядом с ним. Он думал, что так и будет лежать всю ночь в пустоте, пока она не станет абсолютной, но потом неожиданно для себя заснул в неудобной позе, положив под голову согнутую руку.

Ему приснился сон, что он лежит в спальнике на берегу реки и видит человека, сходящего к нему вниз по склону. Когда-то так же к нему приходил сэр Алан, ступая на узкую полосу между сном и явью. Человек, пришедший к нему на этот раз, тоже был рыцарем.

На нем не было доспехов, но на узкой черной котте светился яркий белый герб, который никак не удавалось разглядеть. Лицо его скрывал капюшон, но красивые мужественные черты ясно читались и в тени. Человек остановился над Алленом, скорчившимся в спальном мешке, и окликнул его. Голос был не молодым и не старым, но очень красивым и участливым. Похожим на голос Роберта, только еще красивее.

«Кто ты?» — спросил Аллен, садясь в спальнике и понимая, что он на самом деле каким-то образом остался лежать, а встала только некая его часть. Он даже видел со стороны свое тело, укрытое с головой, содрогаемое неровным дыханием.

«Я пришел помочь тебе».

«Кто ты?»

«Я — даритель даров».

«Кто ты?» — в третий раз спросил Аллен, внимательно глядя в красивые, очень светлые глаза, блестящие из-под капюшона.

«Когда я жил и был велик, я носил другое имя, и на мою долю выпало много страданий. Я потерял все, что любил. И после мне было дано право приходить к тем, чье безвинное страдание подобно моему, и утешать их дарами. Поэтому теперь я — даритель даров».

Даритель вытянул вперед правую руку, и Аллен увидел в его пальцах маленькую золотую монетку. Он ловко крутанул ее, и монетка легко завертелась, превращаясь будто бы в прозрачный золотой шарик. Пальцы у него были длинные, белые и очень ловкие.

«Смотри, безвинно страдающий, я могу утешить тебя. Выбирай любой дар, но только один. Только один».

«Значит, я могу попросить… о любой вещи?» — с замиранием сердца спросил Аллен, поднимаясь на ноги и вглядываясь в золотистую сферу, вращавшуюся теперь перед самым его лицом.

«О любой вещи. И не только вещи. Но только об одной. Чего бы ты хотел? Может быть, вдохновения? Ты станешь гением, и любой ум склонится перед силой твоего таланта».

Монетка в его руке, не переставая вращаться, превратилась в искрящийся лавровый венок, венчающий кубок славы. Через мгновение видение сменилось другим.

«Или, может быть, покоя? Блаженного покоя и богатства, позволяющего не думать ни о чем?»

Монетка превратилась в сверкающий драгоценный камень — гелиодор, разбрызгивающий длинные лучи.

«Думай, друг мой. Чего еще? Радость? Любовь? А может быть… Святой Грааль?»

Поменяв образы искрящегося солнца, розы (к которой, вздрогнув, Аллен невольно потянулся), золотой сквозной шарик стал Чашей. Чаша была из серебра и напоминала церковный потир на короткой подставке, сосуд чистого, светящегося металла. Над Чашей нежным облаком вставал и переливался живой свет. Казалось, она растет и приближается к лицу Аллена, и он, замерев в благоговейной радости, протянул к ней дрогнувшую руку — но иная мысль затуманила его разум, и он отшатнулся. Чаша исчезла, в пальцах Дарителя снова заплясал золотой кружок.

«Верни мне моего брата, Даритель. Верни Роберта».

В маленькой сфере — Аллен чуть не вскрикнул — появилась человеческая фигурка. Это был Роберт, он стоял неподвижно, с опущенным лицом и руками, повисшими как плети. Русые волосы, свешиваясь, скрывали взгляд.

«Этого ты хочешь?»

«Да. Верни мне моего брата. Я хочу только этого».

«А как же твой путь? Ты обещал. Ты еще можешь все изменить».

«Я не хочу. Ничего не хочу. Мне нужен мой брат».

«Ты сказал».

Даритель одним движением пальцев остановил вращение золотой сферы и сжал ее в кулаке. Аллен протянул ему руку ладонью вверх, и Даритель накрыл его руку своей. Приняв холодный дар, легший в самую середину ладони, Аллен почувствовал его легкое шевеление, будто монетка ожила. Он дернул руку к себе и взглянул. По ладони, шевеля щекочущими лапками, ползла большая зеленая муха с короткими слипшимися крыльями.

С раннего детства Аллен более всего ненавидел мух. Он испытывал к ним то инстинктивное непередаваемое отвращение, которое многие женщины чувствуют к мышам. Худшей мукой для него было бы ощутить прикосновение шести холодных лапок — под такой пыткой он, наверное, выдал бы любую военную тайну. Вот и сейчас, вскрикнув от неожиданности и отвращения, он резко стряхнул насекомое на землю — даже показалось, что он услышал, как оно жирно шлепнулось оземь, не успев взлететь.