Коридор действительно был узок – мы могли идти только по двое, что живо воскресило в памяти улочки города змееносцев, – но более или менее высок, нам не нужно было нагибаться. Лучи солнца сюда уже не проникали, но Эписанфу не пришлось разжигать лучину. Дело в том, что от Фаэниры исходило мягкое свечение, как раз достаточное, чтобы не свернуть себе шею. Довольно полезное свойство призраков, готов признать.
Кроме этого свечения ничто, пожалуй, не отличало Фаэниру от обычной женщины, если не считать того, что только одна женщина из тысячи может похвастаться такими аппетитными формами. Я шел вместе с Гиеагром прямо за Фаэнирой и имел достаточно времени, чтобы утвердиться в этом мнении. Чрезвычайно отвлекающее зрелище, даже мысли об ужасной Змее и цели нашего похода порой отходили на второй план.
Шли мы, как я уже упомянул, прямо, и, при всей немалой величине холма, наш спуск не мог продолжаться слишком долго. Если, конечно, мы не напрасно так слепо доверились Фаэнире. Что, если этот ход вел
Когда, по моим ощущениям, мы уже должны были достигнуть центра подземелья, а тоннель все не заканчивался, эти неприятные мысли все-таки начали прокрадываться в душу. И буквально тут же были вытеснены мыслями еще более неприятными.
Раньше мне уже приходилось бывать в пещерах. Пусть я никогда не забирался в них так глубоко, как сейчас, но я видел лазы, которые завалило камнями, и лазы, вполне
Паутина трещин на стенах и потолке, разнокалиберная каменная мелочь под ногами, мрачные валуны над головой, непонятно на чем держащиеся и ждущие малейшего повода, чтобы рухнуть, подав тем самым пример своим соседям… А также то, что не увидишь глазами, что ощущаешь затылком, на котором начинают шевелиться волосы.
Все мое естество протестовало против продолжения пути, здравый смысл визгливо требовал развернуться и убираться отсюда как можно скорее… Жаль, что это было невозможно. Очевидно, выбраться из этого подземелья без помощи Зеркала нам не удастся, будь с нами хоть дюжина Гиеагров. Оставалось идти вперед, стиснув зубы и презрев явную опасность. Героизм поневоле – самый непобедимый и непреодолимый. С ним может сравниться только героизм из трусости, впрочем, зачастую это одно и то же.
Мы передвигались с величайшей осторожностью, ставя ногу каждый раз так, будто наступали на яичную скорлупу, стараясь ее не раздавить. Мы избегали даже резких вдохов, опасаясь, что чересчур сильное колебание воздуха нарушит это хрупкое равновесие и мы окажемся погребенными под огромной грудой камней. Должен сказать, что за несколько шагов до цели это было бы очень обидно.
Я шел, обливаясь потом и от напряжения, и от тяжелой духоты подземелья. И вдруг обнаружил, что Фаэниры передо мной уже нет. Но темнее не стало, скорее наоборот. Причина перемены до меня дошла не сразу, несколько секунд я с довольно глупым видом крутил головой, прежде чем понял, что наше путешествие подошло к концу. Мы вышли из тоннеля в огромный зал, освещенный дюжинами факелов на стенах.
Зал этот явно не был творением человеческих рук – такими полостями заканчиваются многие пещеры. Высотой не менее четырех или даже пяти человеческих ростов, он все же казался приплюснутым из-за своих размеров – главная площадь Скваманды, пожалуй, поменьше будет. Над самым центром зала, куда свет факелов дотягивался лишь в виде неверных отблесков, густым соцветием свисали колоссальные каменные наросты – сталактиты. Некоторые из них в несколько раз превышали размерами человеческое тело, даже если за образец человека принять Гиеагра.
Не только факелы намекали на то, что зал этот отнюдь не заброшен. В дальнем его конце видна узенькая винтовая лестница, уводящая куда-то вверх. Впрочем, совсем нетрудно было догадаться, куда именно. Эта лестница частично скрывала от нас узкую нишу, прямые углы и совершенно ровные стены которой не оставляли ни малейших сомнений в рукотворности.
Не только мой взгляд привлекла эта ниша – все мы не сговариваясь сделали несколько шагов вперед. Так, чтобы лестница не мешала нам разглядеть стоящее в самом центре ниши большое овальное зеркало. Блики от факелов играли на его серебряной поверхности, на искусно сделанном золотом постаменте и золотой же раме, на разноцветных драгоценных камнях, щедро рассыпанных по раме…
– Теперь ты не сочтешь богохульством, Бурдюк, если я скажу, что Зеркало украшено тринадцатью видами самоцветов, – хрипло проговорил Эписанф. – Тринадцатью, по числу богов Зодиака. Алмазы, сапфиры, изумруды…
– Заткнись, – почти вежливо попросил я.