Поход викингов

Лейф стал возле Скаллагрима. Они не обменялись ни словом. Обоих ошеломил этот торжественный марш к смерти. Видно, сам Тор, черный бог с огромными крылами ворона, был судьей в этом хольмганге. Может быть, это он вел руку Эйрика Рыжего?

Море покрывало уже грудь Торстейна. Быстрое течение мелкими водоворотами разбивалось над черными головами подводных камней, чуть высовывавшихся из воды.

— Ты сейчас умрешь, Торстейн Торфинсон! Я сражу тебя одним ударом, как ты сразил моего отца!

Быть может, сам Тор говорил устами викинга?

Торстейн выбросил руки вперед, словно отстраняя невидимого врага.

Эйрик Рыжий нанес удар. Только один. На краткий миг море окрасилось алым. Торстейн медленно начал падать назад, точно улегся на волну, чтобы уснуть. Тело поплыло меж двух волн, его подхватило бурное течение, перерезавшее гладь Боргарфьорда, и прибрежная пена тотчас вновь вернула себе свою молочную белизну.

А на молу без устали ревел рыжий бык. Рюне Торфинсон лежал простертый на холодных камнях. Он поднес руку к груди, и это было в тот самый миг, когда меч Эйрика пронзил Торстейна. Сердце старика перестало биться, а его приверженцы в тупой растерянности смотрели на это безжизненное тело, скорчившееся под ярко-красным плащом и еще вчера принадлежавшее главному судье альтинга.

* * *

Эйрик Рыжий медленно подошел к тому месту, где стоял Лейф. На песке отпечатались двойные следы. Скоро ветер и песок покроют эти следы, и на островке, где происходил поединок, ничего больше не будет напоминать о Торстейне Торфинсоне.

Эйрик как будто вдруг заметил своего помощника.

— Ты сделал все, что нужно, Лейф! Смерть Торстей-на была необходима: без нее викинги не могли бы идти вперед. Ну, нам пора — нужно принести в жертву Тору быка.

Лейф нагнулся и подобрал оба неповрежденных щита.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава I Бурное море

еревка лопнула в руках Лейфа, как трухлявая деревяшка, и от острой боли из груди мальчика вырвался крик, смешавшийся с неумолчным ревом бури.

Трос из моржовой кожи врезался в ладонь, и кровь окрасила пальцы. Раздосадованный, он положил руки на борт судна, через который захлестывали волны, и подставил стертые места действию морской соли. Этим мальчик бросал вызов обрушившейся на «Большого змея» буре, шумным волнам, катившимся по этим незнакомым водам, черному, как сажа, небу, похожему на крышку огромного котла, надвинутую на горизонт, и враждебной судьбе, только что сорвавшей с мачты парус. Ветер втянул в свою воющую пасть и проглотил разодранную холстину. Гордый парус «Большого змея» разлетелся в клочья, и ничего от него не осталось.

Столб бурлящей воды с головокружительной быстротой вздыбился над судном, на мгновение как бы откинулся назад и с оглушительным свистом, напоминавшим пронзительные крики невообразимого множества чаек, всей тяжестью обрушился на носовую часть судна и на скамьи гребцов. Обшивка «Большого змея» жалобно заскрипела, глухо затрещало дерево в трюме. Сквозь густую завесу пенистых гребней Лейф увидел, как трое или четверо моряков были сорваны со скамей и отброшены чудовищным валом далеко от судна, в клокочущую бездну. Кто это мог быть? Улаф, Гаральд Толстопузый, Йом Тригвасон, Эйрик Рыжий или дядя Бьярни? Лейф инстинктивно прижался животом к палубе и уцепился за плетеный кожаный трос, протянутый вдоль борта. На палубе от носа до кормы перекатывались волны, затопляя трюм, вырывая клинья уключин, заливая оба боковых прохода. Основание мачты подломилось и больше не могло выдерживать ее огромный вес. Среди кипящей пены мелькнуло лицо викинга. Расширенные от ужаса глаза вылезали из орбит. Лейф узнал Магнуса Арнисона, ловца трески из Боргарфьорда. Волна швырнула вперед его тело, притиснула к мачте, и тут же водяной смерч могучим рывком подбросил его на пятьдесят футов. Казалось, нет той силы, которая могла бы противостоять этому водяному хаосу, завладевшему «Большим змеем». Снасти гудели и трещали. С минуты на минуту судно, потеряв управление, могло завертеться волчком.

Лейф почувствовал на себе тяжесть водяных жерновов. По телу, от шейных позвонков до лодыжек, прошла нестерпимая боль. Кипящая водяная глыба рвала на части, давила, крушила. Лейфу казалось, что она никогда уже не отпустит его. В ушах звенели колокола Эйрарбакки, во рту был тошнотворный привкус крови, но юноша сосредоточил всю свою волю, всю яростную жажду жизни в израненных руках, сжимавших тугой трос.