Поход за мужем

Кузнец? Пока я на него любуюсь? С этого ракурса я свои чувства светлые к Грише не разглядывал. Интересный вопрос какой. Даже покраснел снова, так мне вдруг за себялюбство свое стыдно стало. Я-то сверху на него чуть ли не каждый день любуюсь, об крышу интимной деталью елозя, чуть ли не до конфузной ситуации. А Григорию с этого шиш с маслом. Экий я!

— Ничего кузнец с этого не получает, — загрустил я в конец. А в сторону кровати вообще не смотрю. Стыдно то как!

Варенька.

Ну, это просто диковина какая-то, а не жених мне достался. До него все приезжали, хвалились прытью своей любовной, да умениями. Ублажать обещали ночи напролёт. А этот побелел весь и говорит что с кузнецом любится. Ну, мне даже обидно как-то стало. Я тут приехала, хазар ради него на завтра отложила, а он от меня к кузнецу?

Стремительно, как Степан когда-то учил, спрыгнула с ложа да изловила царевича. Поперёк своих коленей уложила, рученьки вывернула и держу, чтоб не убёг. Так разговаривать будем!

Какое же тельце у него тоненькое да ладное. Спинка гибкая, беленькая, кожица бархатистая, что прямо сравнить не с чем. А попка так вообще загляденье кругленькая как яблочко наливное. Царевич на коленях моих возится, вырваться пытается, браниться, да только как-то по-детски всё.

— Что же — говорю — ты, Мстиславушка, сам кузнецом любуешься, а в ответ любви побоялся предложить.

И как хлопнула его попке. Ой, звонко получилось!

— Пожалел попку-яблочко? Не пожелал любви садомитсткой или просто предложить не успел?

— Не успел… Да, отпустите меня сейчас же! А то я… А то мне… Ой, как стыдно… — А сам замер, как будто ожидает чего.

— Хотел да не успел! Страшился значит. Что ж — говорю — придётся мне ублажить тебя любовью садомисткой. Так сказать помочь решиться.

Порточки царевича на пол полетели, а рубашечку я задрала на плечи, закрыв личико красное. Сжала ладонью ягодицу крепко. Хотел значит, да не успел?! И куда батюшка с матушкой смотрят только? Мало того, что царевич у них на девицу похож, так он ещё невестам рассказывает, что с кузнецом любится.

Мстислав.

Стою я, то в пол, то в уголок поглядываю. Размышляю о том, что Гриша и правда, никакой пользы от любви моей чистой и светлой не видел. И тут царевна на меня рысью как напрыгнула, поперек коленок перебросила и руки мои хитро вывернула, а у меня внутри все вдруг как-то успокоилось. Сейчас меня за все мои провинности перед Гришей накажут, и станет мне легче. Хотя, для порядка, попробовал вывернуться, только разве ж я супротив ее, даже если б всерьез рвался, смог справится?

А царевна опять штаны с меня спустила, и тут я всерьез волноваться начал. Даже батюшка меня в детстве через штаны наказывал, а тут девица ведь, не батюшка. И я у нее на коленях без штанов лежу. В полной ее власти, и на помощь кого позвать — срамоты-позора потом не оберешься!

— Что же, — говорит она ласково так, — ты, Мстиславушка, сам кузнецом любуешься, а в ответ любви побоялся предложить, — И как хлопнет меня по голой попе с размаху, с оттяжкой. А рука у нее, ох, какая тяжелая оказалась, круче батюшкиной. Задергался я, завырывался, а все бес толку.

— Пожалел попку-яблочко? Не пожелал любви садомитсткой или просто предложить не успел?

— Ой, больно! Ой, не успел. Прекратите немедля со мной подобным срамным образом обращаться! — И замер, сам не понимая, толи в страхе, толи в предвкушении — хлопнет еще раз, или не хлопнет?

А она штаны с меня совсем стянула, рубашку на голову спустила и как ладонью ягодицу мою сожмет. У меня от боли аж слезы из глаз брызнули:

— Что вы себе позволяете, Варвара Федоровна!!!! — предвкушение все на корню заломали, удовольствие все порушили. — Больно же!

И тут испугался я, совсем взаправду испугался. Я ж супротив нее, как тростиночка против ветра вихревого, а она со мной такой срамное насилие творит! То по попке моей нежной с разлету хлопает, то вообще вона чего удумала. Но на помощь звать еще страшнее, как представлю что все по углам позор мой нынешний обсуждают, так хоть плачь.

А царевна мою попу бедную все сжимает, да шлепает по ней, сжимает и шлепает:

— Терпи — говорит — Мстиславушка, любовь садомитская она не в пример грубее тех, что с девками ласк. Тут, царевич, мужество нужно.

А потом зачем-то извернулась, чуть руки мне совсем не вывернула, да крынку со столика моего взяла ту, что маменька с простоквашей принесла.

Варенька.

Так, что мы имеем? Царевич, Мстиславушка, ромашка нежная, другие эпитеты к этому тельцу белому да гибкому не подбираются, лежит через колени мои перекинутый, попкой своей, от моих шлепков подрумяненной, в зенит смотрит. Как славно смотрит-то! Аж кровь закипает, да желания тайные просыпаются по всему телу. А попка-то какая привлекательная. Маленькая, аккуратная, кожа нежная. Да как сподручно-то её шлёпать да сжимать в руке! Просто одно удовольствие, а не попочка.

И мамки-няньки царевича подсобили: крынку с простоквашей в горницу принесли. Оно для такого тельца нежного самое подходящее будет.

— Ай! Ай, не надо! Я передумал, Варвара Фёдоровна!