Походы и кони

В полном неведении той ответственной роли, которая выпадала на наши малые силы, мы перешли мост и поставили наши два орудия в пятистах шагах влево от моста, у реки. Перед нами были невысокие холмы, которые заняли марковцы. Погода была чудная, выстрелов не было слышно, и мы разлеглись на траве. Я пустил Дуру пастись. Колзаков и Шапиловский находились на холме впереди батареи. Их связывала с батареей цепочка разведчиков, чтобы передавать команды.

Все казалось мирно и тихо, но 48-линейные снаряды стали прилетать и лопаться недалеко от батареи. Красные нас не видели, но подозревали позицию батареи. Мы брали ком земли и ждали, при разрыве мы бросали ком в спящего, который с испугом вскакивал, думая, что ранен.

Но красные снаряды прилетали все чаще, и мы уже больше не смеялись. Стреляли они издали, потому что мы выстрелов не слышали.

Потом внезапно появились четыре броневых автомобиля.

Наша пехота легла в высокую траву и пропустила броневики. Они направились на нас. Мы открыли по ним огонь с близкого расстояния. Они же строчили в нас из пулеметов. Это длилось долгие десять минут, а то и больше. Но несмотря на близкое расстояние, ни нам не удалось подбить броневики, ни им нанести нам потери. Когда волнуются, то плохо стреляют.

Один из броневиков гонялся за нашими командирами – Колзаковым и Шапиловским, которые бегали от него вокруг холма. Стреляя по нему, мы чуть не угробили своих же командиров. Броневики ушли, им не удалось сбить нас с нашей позиции. Наступил перерыв. Появились черные цепи красных, одна за другой и локоть к локтю, очевидно, шахтеры, потому что цепи были черные, а не защитные. Мы могли видеть три цепи, а пехота говорила, что было девять цепей. Нас удивило такое громадное применение сил против наших двух пушек и пятидесяти – шестидесяти марковцев. Мы открыли огонь по цепям, стреляли много, и во все направления, потому что красные старались охватить наши фланги и прижать орудия к непроходимой, вязкой речке. Особенно мы следили за тем, чтобы не дать красным занять мост – наш единственный путь отступления.

Командиры передали, что трубки шрапнелей плохо установлены. Я взглянул на устанавливавшего солдата. Он широко раскрытыми от страха глазами смотрел на красных и, не глядя, вертел ключом головку шрапнели. Я его оттолкнул и стал устанавливать сам нужную дистанцию. Нужно работать сосредоточившись и внимательно, что под обстрелом трудно – руки дрожат. В это время орудие повернули почти под прямым углом и выстрелили над самой моей головой. Я как бы получил сильный удар в ухо. Оглох, и кровь засочилась. Но было некогда обращать на такие мелочи внимания, нужно было лихорадочно работать.

Наша редкая цепочка марковцев не дрогнула – их пулемет работал прекрасно. Наши шрапнели вырывали грозди людей из красных цепей. Первые две цепи замялись. Но подошла третья и наступление продолжалось. Они стали подходить к мосту. Нам нужно было уходить. Пехота перешла реку по поваленному дереву, а батарея пошла через мост. Одна пушка палила прямой наводкой, а другая шла галопом у самой реки, где ее не было видно, выскакивала на позицию шагах в ста пятидесяти дальше и открывала огонь в упор. Тогда другое орудие снималось и скакало еще дальше, то есть еще ближе к мосту, и тоже выскакивало и палило, пока первое скакало. Так, чередуясь, батарея могла перейти через мост.

Это батарея, у меня же обстоятельства сложились совсем иначе. Я пустил Дуру пастись и больше не мог ею заниматься из-за боя. Когда батарея снялась, я бросился к Дуре. Она еще не была приручена и от меня побежала в сторону красных. Я гнался за ней с отчаянием, боясь ее потерять. К счастью, отходившие марковцы завернули Дуру, и мне каким-то чудом удалось ее поймать. Все это происходило под сильным огнем красных. Батарея стреляла около моста. Пехота переходила реку по поваленному дереву. Что мне делать? Река непроходима, Дура завязнет, идти на мост? Не поздно ли? Все же нужно попробовать.

– Ну Дура, пошла во всю мочь, скорей, чем на скачках. Вали!

И она пошла. Сперва внизу у самой речки, невидимая красным. Потом Дура вихрем вылетела наверх и как стрела помчалась вдоль красной цепи, которая провожала ее салютом пальбы. С полного карьера я завернул направо, и копыта Дуры застучали по мосту.

– Уф! Здорово. Слава Богу, вырвались. Молодец, Дура. Ты это хорошо сделала… Но все же ты – стерва: от меня бегаешь. Нужно скорей тебя приучить.

Я догнал батарею. Осмотрел Дуру, сам повел плечами. Кажется, ни она, ни я не ранены. Повезло – пуль-то было много.

Под обстрелом

На другой стороне реки мы считали себя в безопасности, но бой продолжался. Красные тоже перешли реку, мы не смогли их остановить. Пришлось отходить. Мрачные, мы отступали, когда за холмом увидели скученную массу пехоты: Кубанский пластунский батальон, который очень вовремя прибыл нам на помощь. Его появление произвело самое сильное впечатление и на нас, и на красных. Красные замялись. Уже марковцы их атаковали. Мы выехали на открытую позицию и с малой дистанции ахнули по красным беглым огнем. Красные спешно отступили за реку.