Читаем Походы и кони полностью

Первая наша операция с регулярной кавалерией была направлена на город Кременчуг на Днепре. Мы прошли с малыми боями Сенжары, Лестиновку и Кобеляки. Вели огонь по возможности с закрытых позиций, издали. Ни пленных, ни вообще противника я за этот поход не видел. Нам казалось, что кавалерия действует вяло. Кончилось тем, что Кременчуг был захвачен другой кавалерийской группой, шедшей по той стороне, и мы вернулись в Полтаву, так и не повидав Днепра.

Походы были легкие. Был июль 1919-го, прекрасная погода, дождей было мало. Можно было спать снаружи, купаться, стирать белье. Мы были почти чисты. Летом походы напоминают прогулки, если быть победителем. А мы шли вперед. Какая разница с зимней кампанией – холод, вши, грязь. Плохие квартиры, невозможность раздеться и мыться. Развиваются болезни, и главная – тиф, причинивший нам больше потерь, чем пули. Я ни одним из тифов не болел.

Из Полтавы корпус очевидно разделился по дивизиям и шел на северо-запад несколькими колоннами, потому что у нас больше не упоминали корпуса, а говорили про дивизию.

На Ромны

Из Полтавы мы пошли на север. Прошли мимо Диканьки и вспомнили Гоголя. У Будища и Опошни были легкие стычки с красными, но они тотчас же отошли. Первый упорный бой произошел у небольшого городка Зенькова. Мы уже уверовали в регулярных и выезжали на открытую позицию, и на этот раз хорошо видели красных. Бой достиг большого напряжения и вдруг сразу стих. Красные отступили. Оказалось, что наши зашли во фланг и ударили. На этот раз были и пленные, и убитые на нашем пути.

Из Зенькова дивизия пошла на город Гадяч. Он находится на правом высоком берегу Псела. Река в этом месте широка и глубока. Взять город в лоб немыслимо. Дивизия пошла вправо и овладела селом Каменкой. Тут река разделяется на несколько рукавов. Наша батарея оттеснила красных от берега, и части 12-го полка смогли переправиться на челноках и укрепиться. За ними полк мог переправиться уже на пароме, за полком наша батарея, а за нами вся дивизия. Был короткий жаркий бой, но красные отступили. В городе Гадяче красных не было.

На следующий день мы с боем заняли Липовую долину. Перед нами находились Ромны, старинная столица казачества. Но город, как и Гадяч, находился на той стороне реки Сулы, и чтобы облегчить его взятие, послали один полк и нашу батарею влево – переправиться через реку и взять город с той стороны. Вечерело, и мы шли рысью, чтобы переправиться еще засветло. У деревни Жуковцы оказался маленький паром. Эскадроны переправились через Суду вплавь, а мы стали перевозить орудия по одному на малом пароме. Это заняло много времени, и когда вся батарея была на той стороне, то кавалерии уже и след простыл. С кавалерией ушел и командир батареи, полковник Шапиловский, да еще увел с собой всех разведчиков. Как тогда, в окружении, с терцами. Батарея оказалась совершенно одна на вражеском берегу реки. Быстро наступила темнота. Батарея пошла по шоссе по направлению к Ромнам, вел ее Обозненко. Мы были очень обеспокоены нашим положением, даже не было разведчиков, которых можно было бы послать патрулем перед батареей. Предупредили солдат не курить, не разговаривать и, главное, не называть офицеров по чину – это могло выдать нас красным – у них чинов не было. Батарея во время движения беззащитна.

Еще до полной темноты к нам сбоку подошел разъезд из десятка всадников. Мы ничем не выказали своего беспокойства и продолжали идти шагом, не ускоряя. Разъезд постоял шагах в ста от нас и пошел вбок, не заговорив с нами и не спросив, какой мы части.

Вскоре наступила кромешная темнота. Мы шли по шоссе, Обозненко и я впереди батареи, и тихо переговаривались о нашем незавидном положении.

Нам навстречу едет пролетка. Мы ее не видели из-за темноты, но угадали по звукам. Мы с Обозненко посторонились и пролетку пропустили. За нашей спиной мы слышим следующий разговор. Незнакомый голос, вероятно, кучера:

– Эй вы, возьмите влево и пропустите нас.

Голос моего переднего ездового:

– Сворачивай сам, да поживей. Не то мы вас вывернем в канаву.

Другой голос, очень властный:

– Я комиссар фронта! Приказываю вам сейчас же освободить дорогу.

Короткое молчание, в котором, несмотря на темноту, чувствуется изумление.

Затем звук спрыгивающих ездовых и звук сапог, бегущих по шоссе.

Тот же голос, но удивленно:

– Товарищи, что вы делаете? Товарищи…

И больше ничего. Орудие даже не остановилось. Мы продолжали идти в темноте. Перед рассветом мы наконец догнали наш полк. Он остановился недалеко от города. Мы были очень рады к нему присоединиться. Я лег в гречиху, держа повод Дуры, которая в ней паслась. Маленькие розовые цветы так чудно пахли. Я сладко заснул.

Разбудил меня дальний орудийный выстрел. Где-то там начался бой. Люди вставали, отряхивались и поправляли седла. Я подошел к своему орудию. У ездовых были вещи, которые я видел впервые. У одного была на груди золотая звезда, и он ежеминутно вытаскивал из кармана золотые часы. Другой был одет в прекрасное кожаное пальто, а третий вытащил золотой портсигар и предложил мне папиросу.

Перейти на страницу:

Все книги серии Фронтовой дневник

Семь долгих лет
Семь долгих лет

Всенародно любимый русский актер Юрий Владимирович Никулин для большинства зрителей всегда будет добродушным героем из комедийных фильмов и блистательным клоуном Московского цирка. И мало кто сможет соотнести его «потешные» образы в кино со старшим сержантом, прошедшим Великую Отечественную войну. В одном из эпизодов «Бриллиантовой руки» персонаж Юрия Никулина недотепа-Горбунков обмолвился: «С войны не держал боевого оружия». Однако не многие догадаются, что за этой легковесной фразой кроется тяжелый военный опыт артиста. Ведь за плечами Юрия Никулина почти 8 лет службы и две войны — Финская и Великая Отечественная.«Семь долгих лет» — это воспоминания не великого актера, а рядового солдата, пережившего голод, пневмонию и войну, но находившего в себе силы смеяться, даже когда вокруг были кровь и боль.

Юрий Владимирович Никулин

Биографии и Мемуары / Научная литература / Проза / Современная проза / Документальное

Похожие книги

Афганистан. Честь имею!
Афганистан. Честь имею!

Новая книга доктора технических и кандидата военных наук полковника С.В.Баленко посвящена судьбам легендарных воинов — героев спецназа ГРУ.Одной из важных вех в истории спецназа ГРУ стала Афганская война, которая унесла жизни многих тысяч советских солдат. Отряды спецназовцев самоотверженно действовали в тылу врага, осуществляли разведку, в случае необходимости уничтожали командные пункты, ракетные установки, нарушали связь и энергоснабжение, разрушали транспортные коммуникации противника — выполняли самые сложные и опасные задания советского командования. Вначале это были отдельные отряды, а ближе к концу войны их объединили в две бригады, которые для конспирации назывались отдельными мотострелковыми батальонами.В этой книге рассказано о героях‑спецназовцах, которым не суждено было живыми вернуться на Родину. Но на ее страницах они предстают перед нами как живые. Мы можем всмотреться в их лица, прочесть письма, которые они писали родным, узнать о беспримерных подвигах, которые они совершили во имя своего воинского долга перед Родиной…

Сергей Викторович Баленко

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное