Походы и кони

Ко мне подъехал Тимошенко, солдат третьего орудия, грабитель и насильник.

– Господин поручик, разрешите воды напиться.

– Нет, не разрешаю. Встань на место.

Батарея прошла местечко. Я проехал вдоль по батарее, чтобы убедиться, что все солдаты на месте. Тимошенко не было. Как он мимо меня увильнул, не знаю. Вдруг он появился.

– Где ты был?

– Я, господин поручик, все время тут находился. Слишком честно смотрит в глаза. Я направился к вещевой повозке. Брезент откинут и лежит незнакомый мешок.

– Чей мешок? – спрашиваю у возницы.

Тот отводит глаза и говорит:

– Не знаю. Не видел, кто положил.

– Тимошенко, твой мешок?

– Никак нет, господин поручик.

– Чей мешок?

Все отвечают незнанием.

– Вот здорово, приблудился сам собой ничей мешок. Мы его и разделим между всеми, кроме Тимошенки, потому что он уехал из батареи, несмотря на запрет.

На следующей остановке разложили содержимое на несколько кучек, по числу участников. Один солдат отвернулся, а другой тыкнет в кучку и спрашивает: кому? Отвернувшийся называет кого-нибудь. Солдаты потешались над Тимошенко. Мне досталась занавеска, из которой я сшил рубашку.

За Юзовкой (потом Сталине) мы проходили мимо имения. Я не утерпел и свернул. Имение, конечно, разграблено. Я проехал по чудному парку со старыми липами и, не слезая с Дуры, въехал в большой овальный зал. Разбитое зеркало отразило странную картину всадника в зале, видевшем прелестных женщин, блестящие балы… Какие романы разыгрывались под сенью этих лип? А теперь полусодранные двери пропускают снег в зал, зеркала разбиты, стекла выбиты, все изломано… Раздалось несколько выстрелов, и я перевел Дуру в галоп в самом зале и присоединился к батарее.

Наперегонки с красными

Начиная от Юзовки наше отступление ускорилось. Мы шли непрерывно, днем и ночью, без ночевок. Только два раза в сутки останавливались часа на два, чтобы накормить лошадей. Мы шли наперегонки с красными, чтобы они нас не отрезали от Дона. Но несмотря на громадные переходы, это не было беспорядочным бегством. Наша кавалерия, более легкая в походе, ушла от нас вперед. Обе батареи шли совершенно одни. Где шли другие батареи, не знаю. Во время отступления мы их не видели и встретили только при переходе через Дон. Кроме наших двух, у Дона видел две гвардейские и седьмую батареи. Восьмая появилась поздней.

Дорога была прекрасная. Сильно морозило, и была полная луна, которая облегчала ночные походы.

Наши лошади слабели не по дням, а по часам. Лошадь менее вынослива, чем человек. Человеку достаточно поесть и выспаться – и он снова работоспособен. А лошадь нуждается изредка в дневке – роздыхе. Роздыхов мы делать не могли, надо было обогнать красных. Мы старались возместить отсутствие дневок усиленным питанием. Но в деревнях достать ячмень было трудно. А вот моя чудная орудийная запряжка держалась, несмотря на громадные переходы. Чудо заключалось в любви к своим лошадям моих ездовых: Темерченко, Байбарака и Юдина. Как-то я слышал, как Темерченко отбирал ячмень у крестьян для своих лошадей. Как настоящий большевик, с угрозой, и достал там, где другие не могли. Иногда я останавливался и пропускал мимо себя батарею, чтобы еще раз полюбоваться моей запряжкой, и особенно корнем Юдина, – почти идеальными лошадьми для конной артиллерии, которых трудней всего найти. Лошади должны быть сильные и резвые. Редко эти два качества совпадают.

Другие же лошади худели, и бока у паха начинали впадать – признак, что лошадь изнурена. Я замечал это даже у Дуры, хоть и старался ее подкармливать и делал все походы пешком, ведя ее в поводу.

Вообще наша колонна шла в поводу из-за холода, а чтобы согреться, пускалась бегом в поводу же. Одну ночь так морозило, что орудийные колеса перестали крутиться и пушка скользила как на полозьях со скрипом.

На моей обязанности был обоз. Надо было смотреть, чтобы повозки не отставали, чтобы груз был правильно распределен и чтобы солдаты не ложились на повозки спать. Они могли замерзнуть, а кроме того, это утяжеляло повозку. Но было так холодно, что солдаты предпочитали идти пешком, чтобы согреться.

Галлюцинации

Вероятно, благодаря усталости, отсутствию сна, луне и снегу, часты бывали галлюцинации. Мы видели то, чего на самом деле не было. Я стал часто видеть боковым зрением вскакивавшего с лежки русака (зайца), но когда поворачивал голову, ничего не было.

Ночью при полной луне мы, несколько офицеров нашей и конно-горной, шли впереди колонны. Копыта предыдущих колонн взрыхлили снег, и вот один офицер стал в этих комках снега видеть розы. Сначала мы над ним посмеивались, но вскоре мы все увидели ворохи роз, всех цветов и даже голубые и фиолетовые. Некоторое время это было забавно. Ворохи роз появлялись шагах в пятидесяти и исчезали шагах в пяти перед нами. Мы шли по ковру роз. Но вскоре это стало нас беспокоить, и мы старались больше не смотреть на дорогу, чтобы не увидеть их снова.