Походы и кони

Все же он остановил свой полк и рассыпал его в лаву.

Справа от нас на железной дороге в станице Гниловской горел состав со снарядами. Снаряды разлетались и взрывались. Это служило нам прикрытием фланга. Едва ли красные сунутся с этой стороны. От нас сверху не было видно реки, но мы увидали колонну пеших и всадников, идущих в направлении к Койсуту на том берегу. Слава Богу, лед держит пешего и всадника. А вот выдержит ли орудия? Я заранее придумал план спасения, если лед окажется слишком тонким: раздобыть доску, лечь на нее и с ней ползти через тонкий лед. Но тогда спасусь я, а батарея и Дура погибнут.

Дорога шла вниз зигзагами, очень крутая и обледенелая. Отпрягли два передних выноса, поставили тормоз на колеса, Юдин перекрестился и стал спускать мое орудие на одном своем чудном корне. Мы повисли на орудии, стараясь его задержать, но оно скользило все быстрей. Дышло уставилось в небо, кони почти сели на зады. Ход все увеличивался, и Юдин перевел лошадей на рысь, чтобы орудие их не раздавило, потом поскакал, уходя от пушки. Мы с волнением за ним следили. Удастся ли Юдину взять поворот, не будет ли он отнесен в обрыв? Юдин скакал у поворота, скрылся за ним, появился ниже. Лошади шли карьером. Опять скрылся за поворотом и появился совсем внизу. Юдин постепенно сдерживал лошадей и остановился. Мы вздохнули с облегчением: каков молодец Юдин!

Я забрал все запряжки и побежал с ними вниз переправлять орудия. А Юдин на своей чудной паре лошадей спустил все четыре орудия с кручи. Ни другому ездовому, ни другим лошадям доверить эту опасную операцию было немыслимо. Перед нами спускалась вторая гвардейская батарея и оставила на обрыве опрокинутый ящик. Скорняков с номерами остался наверху спускать повозки, а я с ездовыми был внизу у реки. Лед был белый, покрытый снегом, а посередине зловещая прозрачная полоса тонкого льда, там, где прошел ледорез. Я выбрал место, где было много кусков старого льда. Запряг только передний вынос, чтобы распределить тяжесть и, если орудие провалится, спасти лошадей. Под сошник положили доску, чтобы он не перерезал лед. Сам я встал на один из старых кусков льда, чтобы в случае чего обрубить постромки.

– Ну, Темерченко, с Богом. Веди.

Темерченко с улыбкой повел свой вороной передний вынос. Лед заходил ходуном у меня под ногами. Это было до того жуткое чувство, что я малодушно бросился бежать на другую сторону. Но орудие перешло благополучно. Стали переводить другие орудия.

Вдруг на меня набросился полковник Дмитриев, командир второй конной гвардейской батареи.

– Я же приказал запрягать корень, а вы запрягли передний вынос.

– Господин полковник, это вторая конная генерала Дроздовского батарея.

– Ах, простите, я думал, что это моя.

Хорош командир, подумал я, который не знает своих лошадей, не узнает своих офицеров и солдат.

Мы запрягли орудия, и, не дожидаясь Скорнякова и номеров, которые копались со спуском повозок, я быстро, рысью отвел батарею на версту от обрыва и тут остановил, чтобы дождаться остальных. Когда появились на гребне обрыва красные, мы были уже вне обстрела. А что красные могли наделать, не займись они грабежом обоза, а поставь пулемет или орудие на гребне, когда внизу еще кишели люди… Но Бог милостив, и все обошлось.

В тот же вечер сильно потеплело и пошел дождь. Мы вовремя перешли Дон, на следующий день это было бы невозможно. Дождь дал нам несколько дней отдыха от красных атак – между нами был непроходимый Дон. Мы этими днями хорошо воспользовались, чтобы упорядочить части.

Наша вещевая повозка тоже попала к красным с моими сапогами, и я шлепал по мокроте в валенках.

Части приводятся в порядок

Наше бегство с той стороны Дона вызвало беспорядок в частях. Удирали часто индивидуально, без части. Мы не досчитались прапорщика Казицкого и трех солдат, посланных квартирьерами. Казицкий отбился от батареи и не мог ее найти. Он присоединился к драгунскому полку. Через два дня я случайно в Койсуте с ним встретился и вернул их всех в батарею.

Конно-горную батарею мы нашли тоже случайно, увидев издали их маленькие орудия. Ночевали мы на хуторе, куда пришли также Изюмские гусары. Не стали спорить и поселились вместе.

В первый же день мы случайно наткнулись на заведующего хозяйством дивизиона полковника Лебедева. Даже странно, что он оказался так близко к фронту. Очевидно, он брал деньги в казначействе Ростова. У моста постреливали, Лебедев был явно неравнодушен к стрельбе и старался от нас отделаться и уехать. Но Скорняков и я осыпали его упреками и требованиями – батарея после отступления нуждалась во всем.

– Ничего того, что вы просите, у меня тут нет. Единственно, что могу вам дать, – это денег.

Он вручил Скорнякову пачку новеньких пятисотрублевых билетов. Пачка была, очевидно, в сто штук, величиной в кирпич и ни в один карман не влезала. Кроме того, билеты в пятьсот рублей были еще крупной монетой и разменять их было очень трудно. Все же мы могли платить крестьянам за забранный фураж.