Походы и кони

Проезжая мимо горящих ангаров за бетонной стеной, я решил посмотреть, что там. Было место, где люди влезали через стену и возвращались с пакетами. Я отдал Астафьеву держать Дуру и полез за другими. Там были составы вагонов. В одном из первых вагонов было английское обмундирование. В это время раздались орудийные выстрелы. Нас, мародеров, охватила паника. Я схватил пачку английских штанов и полез обратно. На стене толкались и я едва не выпустил своей добычи. Оказалось, что самое большое английское судно, “Император оф Индией”, стреляло из бухты в направлении Тоннельной, за 18 верст. Стреляло самыми большими орудиями, вероятно шестнадцатидюймовыми. Разрывы были едва слышны. Мы тут же скинули свои старые и вшивые штаны и надели новые. Остальные я раздал людям своего орудия.

Я пошел к Шапиловскому, где застал Колзакова и других полковников. Я рассказал, что мы видели в порту.

— Пароходы переполнены, места больше нет. Никто не распоряжается. Если мы хотим сесть на транспорты, то должны рассчитывать только на самих себя и действовать нужно немедленно. Если мы будем дожидаться распоряжений, мы рискуем остаться у красных.

Мои слова явно обеспокоили полковников, чем я остался доволен. Теперь они что-то предпримут, а не будут сидеть сложа руки и ждать, чтобы кто-то взял их и посадил на пароход.

Питались мы консервами “корнед-биф”, которые кто-то достал так же, как я штаны. Запивали чудным вином, взятым в Абрау-Дюрсо. Интендантство ничего для нашего прихода не приготовило. Оно все бросило и удрало на пароходы. Вот такими тунеядцами и наполнились транспорты. А нам, армии, места нет!

Наконец, утром, на третий день, дивизия пошла в порт. Дорога шла мимо лазарета. Раненые офицеры на костылях умоляли нас взять их с собой, не оставлять красным. Мы прошли молча, потупившись и отвернувшись. Нам было очень совестно, но мы и сами не были уверены, удастся ли нам сесть на пароходы. Столько прошло времени и не эвакуировали раненых офицеров! Грех непростительный. Батарея остановилась на небольшой площади. Полковник Шапиловский приказал:

— Распрячь. Испортить орудия.

Это исполнили молча.

— Расседлайте и разнуздайте. Мы оставляем лошадей.

Что?! Покинуть лошадей? Невозможно будет их взять. Может быть, только Дуру и моих коренников?

— Немыслимо. Нету достаточно места для людей. Будет счастье, если нам всем удастся влезть на пароход. Посмотрите на эту толпу.

Я отвел Дуру в большой сад покинутой виллы. Там была трава и неглубокий бассейн с водой. С тяжелым сердцем я присоединился к цепочке наших, которые с седлами на плечах следовали гуськом за полковником Сапегиным. Пройти к пароходу было невозможно из-за толпы. Пришлось идти вдоль горящих ангаров. От них полыхало жаром. Мы прикрывались седлами.

Юдин, ездовой, заступил мне дорогу.

— А коренники?

Что ему сказать? Ведь он их так любит.

— Веди их. Может, все же удастся.

Он повел их за мной. Наконец мы достигли пристани и увидели пароход. Жуткий страх и беспокойство сжали сердце. Конечно, нечего и думать погрузить лошадей. Пароход был маленький, и люди стояли на нем впритык друг к дружке.

— Юдин, оставь коренников. Напрасно тащить их дальше.

— Как, их оставить?

— Ты же сам видишь, что делается.

Юдин разнуздал лошадей, погладил и заплакал. Я отвернулся, чтобы скрыть свои слезы. Он пошел за мной рыдая, потом махнул рукой в направлении парохода и вернулся к своим коренникам. Больше я его не видел.

Мы дожидались на пристани около парохода весь день. Настал вечер.

— Я больше не могу никого взять. Нет места, — крикнул в рупор капитан.

У меня тут шестьдесят артиллеристов, — ответил Сапегин. — Вы их всех возьмете, даже если места нет.

— Невозможно. Судно перевернется. Вы же видите.

— Вы нас всех возьмете, — повторил Сапегин очень решительно. — А если места нет, то я его создам.

Он снял свой карабин из-за спины. Сейчас же мы все положили седла и с карабинами в руках сгруппировались вокруг Сапегина, стоявшего на груде мешков. Кругом воцарилось молчание. Защелкали затворы. Несчастный юнкер у сходен съежился. Что он мог сделать?

— Я даю вам три минуты на размышление. Потом я буду стрелять, — очень спокойно, но твердо сказал Сапегин.

Мы бы стали стрелять. Дело шло ведь о жизни и смерти. Кроме того, на пароходе набились всякие тыловики, эгоисты и трусы, из-за которых мы войну проиграли. И эта сволочь хотела уехать, а нас, армию, оставить! Так нет же! Конечно, если были бы войска или раненые, то стрелять не стали бы, но эти тыловые крысы не возбуждали в нас никакого сожаления.

Прошла томительная минута молчания.

... Ладно... Возьмем артиллеристов, но без седел и багажа. В добрый час... И смотрите без предательства. Я буду следить. Артиллеристы, бросьте седла в море... Без колебаний. Я вам приказываю... Но сохраните карабины — они могут вам пригодиться.