Походы и кони

— Должно быть. Но крестьяне его ценят, потому что его легко спрятать.

Люди вытаскивали из колодца воду и наливали в желоб, где пили лошади. Подъехали два всадника и стали проталкиваться к корыту с водой.

— Ишь бездельники, — ругались наши солдаты. — Мы достаем воду, а они поят своих лошадей. Слезайте, сволочи, вытащите несколько ведер. А то на готовое. Паразиты.

Поднялась ругань, но вскоре сникла. Все были смертельно усталые, и даже ругаться не хотелось.

— Как называется эта деревня? — спросил один из всадников.

— А кто ее знает, — ответил мой солдат и, обращаясь ко мне: — Господин поручик, как называется эта деревня?

Всадники задергали поводьями, стараясь выехать из массы лошадей. Но это им плохо удавалось. Лошади тянулись к воде и скользили на гололедице. Мы смотрели с недоумением на всадников. Потом кто-то крикнул: “Красные!” А мы все были без оружия. Красные выбрались из массы лошадей и нахлестывали своих коней, чтобы перевести их вскачь, но лошади скользили. Рупчев схватил свой обрез и выстрелил. Один из всадников упал, убитый наповал. Другой скрылся в сумерках.

—Здорово же вы стреляете, — сказал я Рупчеву.

— Это первый раз, что я стреляю из обреза.

Обращение солдата ко мне “господин поручик” разъяснило красным, что они попали к белым. Не выкажи они столько торопливости, мы бы ничего и не заметили.

Вернувшись с водопоя, я поделился этим случаем с другими офицерами. Обозненко рассказал, как где-то под Льговом они взяли проводника, чтобы он отвел обе батареи в деревню Селезневку. По ошибке ли или нарочно, но проводник привел их в деревню Утковку, занятую красными. Наша батарея шла впереди. Она вошла в деревню, дошла до середины. К счастью, Обозненко, ведший батарею, понял, в чем дело, и не растерялся. Вечерело и было темновато. Обозненко завернул батарею, и так же шагом батарея вышла из деревни и отошла еще на некоторое расстояние, прежде чем уходить рысью. Конно-горная, которая шла за нашей, не вошла в деревню и повернула раньше. Когда с Обозненко заговаривал красный, он задирал плечо, чтобы тот не увидал золотого погона.

— Несмотря на то, что было холодно, я был в поту, - закончил Обозненко. — Очевидно, красные так ничего и не заметили. Стрельбы не было.

ОТ ЛОЗОВОЙ ДО ДОНА

Как сказано, от Лозовой наша дивизия изменила направление и пошла на юго-восток, к Дону. Была, вероятно, вторая половина ноября 1919 года, погода установилась морозная с небольшим выпадом снега. Дороги смерзлись, грязи не было, шли, как по паркету. Это позволило делать большие переходы. Боев не было. Красных мы не видели. Они, конечно, за нами следовали и даже старались нас перегнать, чтобы отрезать нам отступление, но мы их не видели.

Дневок не было. Все зависело от состояния лошадей. Очень важно было хорошо их поить и кормить. Но доставать фураж было трудно. Ездовые моего орудия прекрасно справлялись с этой трудной задачей, и моя чудная запряжка была в прекрасном состоянии. Другие лошади выглядели хуже. Дура была утомлена, и я старался делать походы пешком, ведя ее в поводу.

Усталость была страшная. Если колонна почему-нибудь останавливалась, то все сейчас же засыпали сидя в седле, засыпали и лошади, и, чтобы тронуться дальше, нужно было всех будить. Отступление вызвало, конечно, подавленность, но дезертирства у нас не было, может быть, один-два случая, да и то это не было дезертирство, а люди продолжали спать, когда батарея уходила, и потом догоняли. Иногда спали слишком долго и попадали к красным. Развала никакого не было. Ни в полках, ни в батареях.

В эту зиму свирепствовали тиф, холера и чума. Вначале мы боялись домов с больными и шли искать другие, но найти дом без больных было трудно. Под конец так отупели от грязи и усталости, что входили в дом и грозно приказывали:

- Больные, выметайтесь отсюда.

Потому что часто при нашем приходе крестьяне ложились в кровать и охали, надеясь, что их дом не займут. Больные перебирались в другую, нетопленую половину дома, а мы ложились на их место, не раздеваясь, понятно. Стелили на пол солому и ложились. Приходилось видеть ужасных больных — на теле висели как бы спелые сливы. Оспа, что ли?

Обозненко, несколько офицеров и солдат заболели, думаю, тифом. Батарею принял штабс-капитан Скорняков, а из офицеров остались только я да Казицкий. У пулеметчиков был капитан Погодин, но он в батарейных делах участия не принимал. Это трио: Скорняков, я и Казицкий -составляли долгое время кадры батареи. На Погодина нельзя было положиться. Он был пехотным офицером, лишен всякой энергии и робок. В трудных случаях я видел сгорбленную фигуру Погодина, уходящего назад.

- Куда вы? Пулемет должен охранять этот фланг.

- Пулемет заело, — отвечал Погодин.

Или:

— Патронов нет.

Вольноопределяющийся Вильбуа горько на него жаловался:

— И пулемет в порядке, и патроны есть, а вот смелости ни на грош.