Походы викингов

При великих жертвоприношениях в Упсале соблюдался обычай, чтобы непременно девять животных мужеского пола принесены были в жертву. Только кровью, думали скандинавы, смываются преступления людей, укрощаются боги и снискивается их милость; оттого при великих жертвоприношениях заклали также людей для укрощения гневных богов; обыкновенно выбирали для того рабов и злодеев[261] но при общем каком-нибудь бедствии приносили в жертву и самую благородную жизнь.

Обреченные на жертву вводились в круг или кольцо суда и формально осуждались на жертвоприношение; их тут же убивали на камне пред капищем (может быть, тот камень смерти, камень ужаса, о котором говорит Оссиан), или свергали с утеса, или бросали в жертвенный ручей, или вешали в лесу[262] на деревьях. В священной роще близ Упсалы не было ни одного дерева, не освященного жертвой, животной или человеческой: их вешали там в дар Одину. Даже во времена Адама Бременского, в половине XI века, там видны были 72 трупа животных и людей, потому эта роща весьма уважалась на севере.[263]

На праздники, отправляемые народом в общенародном храме, являлись короли, вожди, свободные домовладельцы, и все принимали участие в великих жертвоприношениям богам страны. Тут, под защитой религии, занимались они торговлею и разными воинскими играми,[264] видались с отдаленными родственниками и друзьями, уговаривали их на смелый поход викингов или на мирное торговое предприятие, так что эти народные празднества всего более поддерживали взаимное согласие и дружбу между племенами, селившимися в стране свеонов и готов.

С обязанностью надзора за главным храмом соединялось высокое значение в государстве. Жрец (дротт) Упсалы или «высоких жилищ», как потомок богов, имел исклютельное преимущество приносить им общую жертву за благоденствие всего народа; потому-то, в звании верховного жреца, он был первым лицом при великих жертвоприношениях. Думали, что люди, привыкшие заниматься священными делами, имевшие глубокие сведения не только о богах, но и о природе и человеке, притом недоступные, своему высокому призванию, обыкновенным страстям, б; достойнее всех управлять народом, судить и наказывать вероотступников, потому дротт Упсалы председательствовал в суде и говорил речи на общенародном тинге. Потомок обожаемых богатырей, приведших народ в его новое отечество был естественным вождем народных сил; высокое значение его основывалось на общем мнении, что он — верховный жрец страны и имеет своими родоначальниками богов.

Но на Севере не мог установиться жреческий образ правления: жрецы не составляли там особенного, отдельного от народа сословия. Влияние религии на народ и государство было связано с теми отношениями, в каких находятся к гражданскому обществу лица, отправляющие богослужение. В Скандинавии жрецы не составляли особого сословия, подобно магам в древней Персии и друидам в Галлии; они не являлись такой недоступной границей от прочего народа как индийские брамины и египетские жрецы; они не походили и на римских авгуров, которые хоть и принадлежали к гражданам, но составляли особые братства. На севере лица, приносившие жертвы богам, были вместе правителями народа в мирное время и его полководцами на войне; друиды сохраняли свое учение втайне; северные скальды гласно воспевали богов, дела их и судьбы. При таких обстоятельствах не могли образоваться ни духовная власть, ни иерархия. Тому препятствовало также воинственное учение, служившее основаием законов Одина и внушавшее народу дух героизма. Сверх того, все государство имело военное устройство. Даже у верховных жрецах преобладал воинственный дух: Дюггви, седьмой после Одина, променял патриархальное имя дрота на более воинственное название короля, но продолжал оставаться стражем священною алтаря Упсалы.

По смерти Агни, второго Упсальского короля после Эггви, королевство разделилось между двумя братьями.[265] Сыновья одного отца имели одинаковые права и поровну получали наследство. Было в обыкновении оставлять неразделенным наследство и жить вместе на отцовском дворе; считали особенным уважением к памяти доброго отца, если братья жили вместе, в полном согласии и общими силами умножали имение, скопленное отцовскою заботливостью; впрочем, в случае желания кого-нибудь из наследником иметь свою долю отдельно от прочих воля его уважалась, и тогда происходил законный дележ наследства.