Читаем Походы викингов полностью

Если нельзя открыть никаких следов несогласий и раздоров между свеонами и готами, то, конечно, одна религия сохраняла такой долгий взаимный мир. Оттого, когда с христианством явилась новая вера и рушилось основание, на котором утверждалась священная власть Упсальского короля, тогда разорвались и связи, соединявшие оба народа: готы более не хотели признавать первенство свеонов в насущных делах, и между ними вспыхнула война. Государства, незначительные по обширности, между которыми взаимные нужды сами собою уже вызывают постоянный раздор не столько еще требуют участия религии для прочности своего союза; ее высокое достоинство, ее важность и необходимость являются в полном блеске преимущественно тогда, когда союзы заключаются между могущественными народами. Так и между свеонами и готами основанием союза была религия Одина. Но всякое религиозное законодательство в древности обнимало и государственную власть, так что место главного святилища было пребыванием и государственной власти. Вот почему вожди называются в сагах единовластными.

Впрочем, одно название без существующей силы не дает власти над воинственными людьми, и готы оставались свободным, непокоренным народом. Они имели своих королей древнеготского племени; огромные леса отделяли их перебывания верховного короля Упсалы, и, окруженные могущественными соседями,[268] они, в опасных случаях, могли полагаться только на свои собственные силы. Такие обстоятельства делали очень возможным, что готы были гораздо независимее от Упсальского короля, нежели другое северное племя союза, жители собственно Свитьода, где находилась народная святыня и местопребывание верховной власти. Даже и эти последние, распавшись с течением времени на мелкие независимые государства, под властью особенных королей, больше и больше освобождались от государственного влияния Упсальского короля. Наконец эта власть обратилась в ничтожное название. Многие вожди викингов могли селиться в городах Упсальского короля и заступать его место: так, Хаки три года был королем Упсалы,[269] а Сельви долгое время владел Сигтуною.[270]

Восстановление древнего значения Упсальского короля было делом Ингьяльда Илльраде. Он был виновником тот первого переворота, о котором говорят древние памятники. Этот сын Браут-Анунда и последний Упсальский король из поколения Анундов имел высокие понятия о своем сане, он верил, что должен царствовать с той же властью, какой прежде пользовались его предки, дротты, и первые Упсальские короли. Препятствие тому он видел и независимых королях, ограничивавших власть и доходы Упсальского короля и нарушавших единство правления.

Но без насильственных мер нельзя было устранить это препятствие. Ингьяльд не мог, однако ж, противопоставить королям превосходного числом войска: силы их были одинаковы. Ему оставались средства другого рода, всего больше сообразные с его положением и духом времени. Он сделал великие приготовления для наследного пира или поминок по своем отце, выстроил новую комнату, нисколько не хуже старой, и в ней поставил семь престолов, поэтому она получила название семи королей. По всему Свитьоду разосланы были гонцы приглашать на пир королей и ярлов и других знатных людей. Шесть королей явились, а седьмой, Гранмар Седерманландский, не пришел. Гости введены были в новую комнату, короли заняли приготовленные им места, их подручники разместились на лавках.

Придворные Ингьяльда и его воины помещены в старой комнате. Если «наследный пир» собирался по смерти королей и ярлов, то древний обычай требовал, чтобы наследник сидел на лавке перед пустым престолом до тех пор, пока не станут подавать «чашу воспоминания», Bragafull.

Тогда он должен был вставать перед чашей, произносить какой-нибудь обет и пить. Потом возводили его на отцовский престол, и он становился полным владетелем наследства. Когда пришло время «чаши поминальной», Ингьяльд встал, взял большой рог с вином, служивший вместо кубка, и произнес обет, что он или погибнет, или целою половину увеличит свое королевство, со всех четырех сторон его; потом выпил кубок. Свой великий обет он выполнил в ту же ночь: он велел зажечь новую комнату, в ней сгорели часть королей и их подручники, а выбежавшие были изрублены. Потом овладел королевствами погибших.[271]

Перейти на страницу:

Все книги серии Историческая библиотека

Похожие книги

1993. Расстрел «Белого дома»
1993. Расстрел «Белого дома»

Исполнилось 15 лет одной из самых страшных трагедий в новейшей истории России. 15 лет назад был расстрелян «Белый дом»…За минувшие годы о кровавом октябре 1993-го написаны целые библиотеки. Жаркие споры об истоках и причинах трагедии не стихают до сих пор. До сих пор сводят счеты люди, стоявшие по разные стороны баррикад, — те, кто защищал «Белый дом», и те, кто его расстреливал. Вспоминают, проклинают, оправдываются, лукавят, говорят об одном, намеренно умалчивают о другом… В этой разноголосице взаимоисключающих оценок и мнений тонут главные вопросы: на чьей стороне была тогда правда? кто поставил Россию на грань новой гражданской войны? считать ли октябрьские события «коммуно-фашистским мятежом», стихийным народным восстанием или заранее спланированной провокацией? можно ли было избежать кровопролития?Эта книга — ПЕРВОЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ трагедии 1993 года. Изучив все доступные материалы, перепроверив показания участников и очевидцев, автор не только подробно, по часам и минутам, восстанавливает ход событий, но и дает глубокий анализ причин трагедии, вскрывает тайные пружины роковых решений и приходит к сенсационным выводам…

Александр Владимирович Островский

Публицистика / История / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций
1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций

В монографии, приуроченной к столетнему юбилею Революции 1917 года, автор исследует один из наиболее актуальных в наши дни вопросов – роль в отечественной истории российской государственности, его эволюцию в период революционных потрясений. В монографии поднят вопрос об ответственности правящих слоёв за эффективность и устойчивость основ государства. На широком фактическом материале показана гибель традиционной для России монархической государственности, эволюция власти и гражданских институтов в условиях либерального эксперимента и, наконец, восстановление крепкого национального государства в результате мощного движения народных масс, которое, как это уже было в нашей истории в XVII веке, в Октябре 1917 года позволило предотвратить гибель страны. Автор подробно разбирает становление мобилизационного режима, возникшего на волне октябрьских событий, показывая как просчёты, так и успехи большевиков в стремлении укрепить революционную власть. Увенчанием проделанного отечественной государственностью сложного пути от крушения к возрождению автор называет принятие советской Конституции 1918 года.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Димитрий Олегович Чураков

История / Образование и наука
Гражданская война. Генеральная репетиция демократии
Гражданская война. Генеральная репетиция демократии

Гражданская РІРѕР№на в Р оссии полна парадоксов. До СЃРёС… пор нет согласия даже по вопросу, когда она началась и когда закончилась. Не вполне понятно, кто с кем воевал: красные, белые, эсеры, анархисты разных направлений, национальные сепаратисты, не говоря СѓР¶ о полных экзотах вроде барона Унгерна. Плюс еще иностранные интервенты, у каждого из которых имелись СЃРІРѕРё собственные цели. Фронтов как таковых не существовало. Полки часто имели численность меньше батальона. Армии возникали ниоткуда. Командиры, отдавая приказ, не были уверены, как его выполнят и выполнят ли вообще, будет ли та или иная часть сражаться или взбунтуется, а то и вовсе перебежит на сторону противника.Алексей Щербаков сознательно избегает РїРѕРґСЂРѕР±ного описания бесчисленных боев и различных статистических выкладок. Р'СЃРµ это уже сделано другими авторами. Его цель — дать ответ на вопрос, который до СЃРёС… пор волнует историков: почему обстоятельства сложились в пользу большевиков? Р

Алексей Юрьевич Щербаков

Военная документалистика и аналитика / История / Образование и наука