Читаем Походы викингов полностью

Эта вера внушала норманнам деятельность и смелость на подвиги. Поручая себя судьбе и невидимым силам, они презирали опасности, в полной уверенности, что ними случится только то, что назначено роком. Когда чародейка Гридар с разными угрозами держит над головой Иллуги обнаженный меч, этот норманн спокойно говорит ей: «Мое сердце никогда не было доступно страху, и я пришел сюда по воле судьбы; никто не умирает больше одного раза, оттого меня не испугают твои угрозы и страшные гримасы!». В том же духе заставляет сага говорить короля Викера, когда положили ему змею на шею: «Этот приговор не страшнее того, чем кажется, потому я не жду от него никакого вреда; но в противном случае судьбе известно, что из него выйдет».

Таков вообще был дух норманнов; храбро сражались они с врагами и силой отражали силу; но бедствия, посылаемые судьбой, переносили мужественно, потому что нельзя было изменить их. Смерть в их глазах не представляла ничего ужасного: она не была окончанием жизни которая продолжается в другом свете. У Одина, в Вальхалле, пируют павшие от меча воины, пьют вместе с асам мед и едят никогда не убывающего вепря Сэхримнира: так называется кабан, которого каждый день варят, но вечеру он опять целый и может накормить всех павших воинов Вальхаллы. Северный воин смотрел на смерть той безотрадной скорбью, какой проникнуты следующие слова Акилла Одиссею:


О Одиссей, утешения в смерти мне дать не надейся:

Лучше б хотел я живой, как поденщик, работая в поле

Службой у бедного пахаря хлеб добывать свой нacущной,

Нежели здесь над бездушными мертвыми царствовать мертвый.


Другое, более светлое мнение о жизни и смерти слышится в песнях скандинавских скальдов: верование в лучшую жизнь не казалось для них одной сладкой мерой галльских друидов и бардов, как говорит один безименный римский поэт. «Вы учите, друиды, что никогда тени не ходят в безмолвный Эреб и никогда не видят темной стороны Плутона, и что в другом мире тот же дух оживляет их, если ваши песни справедливы — смерть есть только половина жизни человека. О народы полюса! Сладкая жизнь составляет ваше блаженство: вы не знаете самой величайшей из мук — страха уничтожения. Вот почему человек с такой отвагой кидается на грозящий меч, Его не пугает мысль о смерти. Да и кто станет беречь душу, которая навечно улетает из тела?»

Презрение о неизбежной судьбе и замогильной жизни — лучшей, нежели настоящая, — могло воспитывать героев, смерть для которых была выше всякого страха, всякой опасности Так объясняется гордое презрение к смерти и часто безрассудная игра жизнью и опасностями, составляющие главную цель в духе норманнов. Провожая на корабль сына, отец настраивал его: «Как ты будешь вести себя в битве если уверен, что должен пасть в ней?» — «Не жалея себя я должен рубить обеими руками», — отвечал юноша. «А когда тебе скажут, что ты останешься жив?» — «Тогда мне и не надо беречь себя, пойду вперед, сколько будет можно». Слова понравились старику, и он ободрил сына следующими словами: «Будь смел и тверд во всяких испытаниях, потому что слава и доброе имя дольше всего живут на свете. На какое бы сражение ты ни шел, с тобой может случиться что нибудь одно: или падешь, или уцелеешь; но будь уверен, итог определено заранее: смерть к тому же приходит кому не назначено умереть, — и никто не может спастись; но время пришло; многие погибают и в бегстве». Так говорил Сигурд, когда Брюнхильд предложила ему выбор:

Не бегу от тебя,

Хоть и знала бы ты

Час кончины моей:

Я не трусом рожден.


Воспитанные в таких верованиях, норманны шли спокойно навстречу ожидавшей их судьбе, стараясь думать только о том, чтобы подвигами снискать себе славное имя у родных, друзей и потомства:


Великое имя витязей нас ждет,

Хотя и падем на сраженье;

И с вечером дня не увидится тот,

Кому таково назначенье.


Так сказано в одной древней саге о сыновьях Гьюки;


Кипело отвагой

Бесстрашное сердце

Князей молодых:

Могла ли родиться

Тяжелая дума

О гибели их?

А сильные норны

По воле Одина

Исчислили лета

Гьюки сынов.

Избегнуть судьбины

Никто не старайся;

В забвении счастья

Ceрдцу не вверяйся!


Урд, Верданди и Скульд (настоящее, прошедшее и будущее) были три всеведущие и смелые девы, называемые норнами и жившие в чертогах Одина под сенью вяза Иггдрасиль, на берегу Урда, чудесного и таинственного ручья. Они располагали участью всех вещей и назначали людям срок жизни. Их определения были неизбежны:


Хоть и тяжко страдать

Перейти на страницу:

Все книги серии Историческая библиотека

Похожие книги

1993. Расстрел «Белого дома»
1993. Расстрел «Белого дома»

Исполнилось 15 лет одной из самых страшных трагедий в новейшей истории России. 15 лет назад был расстрелян «Белый дом»…За минувшие годы о кровавом октябре 1993-го написаны целые библиотеки. Жаркие споры об истоках и причинах трагедии не стихают до сих пор. До сих пор сводят счеты люди, стоявшие по разные стороны баррикад, — те, кто защищал «Белый дом», и те, кто его расстреливал. Вспоминают, проклинают, оправдываются, лукавят, говорят об одном, намеренно умалчивают о другом… В этой разноголосице взаимоисключающих оценок и мнений тонут главные вопросы: на чьей стороне была тогда правда? кто поставил Россию на грань новой гражданской войны? считать ли октябрьские события «коммуно-фашистским мятежом», стихийным народным восстанием или заранее спланированной провокацией? можно ли было избежать кровопролития?Эта книга — ПЕРВОЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ трагедии 1993 года. Изучив все доступные материалы, перепроверив показания участников и очевидцев, автор не только подробно, по часам и минутам, восстанавливает ход событий, но и дает глубокий анализ причин трагедии, вскрывает тайные пружины роковых решений и приходит к сенсационным выводам…

Александр Владимирович Островский

Публицистика / История / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций
1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций

В монографии, приуроченной к столетнему юбилею Революции 1917 года, автор исследует один из наиболее актуальных в наши дни вопросов – роль в отечественной истории российской государственности, его эволюцию в период революционных потрясений. В монографии поднят вопрос об ответственности правящих слоёв за эффективность и устойчивость основ государства. На широком фактическом материале показана гибель традиционной для России монархической государственности, эволюция власти и гражданских институтов в условиях либерального эксперимента и, наконец, восстановление крепкого национального государства в результате мощного движения народных масс, которое, как это уже было в нашей истории в XVII веке, в Октябре 1917 года позволило предотвратить гибель страны. Автор подробно разбирает становление мобилизационного режима, возникшего на волне октябрьских событий, показывая как просчёты, так и успехи большевиков в стремлении укрепить революционную власть. Увенчанием проделанного отечественной государственностью сложного пути от крушения к возрождению автор называет принятие советской Конституции 1918 года.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Димитрий Олегович Чураков

История / Образование и наука
Гражданская война. Генеральная репетиция демократии
Гражданская война. Генеральная репетиция демократии

Гражданская РІРѕР№на в Р оссии полна парадоксов. До СЃРёС… пор нет согласия даже по вопросу, когда она началась и когда закончилась. Не вполне понятно, кто с кем воевал: красные, белые, эсеры, анархисты разных направлений, национальные сепаратисты, не говоря СѓР¶ о полных экзотах вроде барона Унгерна. Плюс еще иностранные интервенты, у каждого из которых имелись СЃРІРѕРё собственные цели. Фронтов как таковых не существовало. Полки часто имели численность меньше батальона. Армии возникали ниоткуда. Командиры, отдавая приказ, не были уверены, как его выполнят и выполнят ли вообще, будет ли та или иная часть сражаться или взбунтуется, а то и вовсе перебежит на сторону противника.Алексей Щербаков сознательно избегает РїРѕРґСЂРѕР±ного описания бесчисленных боев и различных статистических выкладок. Р'СЃРµ это уже сделано другими авторами. Его цель — дать ответ на вопрос, который до СЃРёС… пор волнует историков: почему обстоятельства сложились в пользу большевиков? Р

Алексей Юрьевич Щербаков

Военная документалистика и аналитика / История / Образование и наука