Похороненный дневник

1 октября 1928 г.

Сегодня никаких доставок. Хойт заставил меня смотреть на своего быка с новой телкой по имени Клементина в загоне для спаривания.

— Позовешь меня, когда кончит, — велел Хойт.

Я и не знала, что он имеет в виду под словом «кончит». На лице Хойта красовалась коварная такая ухмылочка, будто ему страсть как хотелось, чтобы я спросила, — я и не стала.

Клементина была хорошенькая собой телушка, с золотисто-коричневой шкурой и всего двух лет от роду. А Хойтов племенной бык Плутон — чудище вдвое ее больше. Прежде я ни разу не видала, что происходит в загоне, а потому отчасти мне было любопытно. Эту мою часть стоит, наверное, обозвать «порочной». Папенька завсегда приводит наших телочек к мистеру Хойту. И через несколько дней они возвращаются, только уже никто не зовет их «телочками». Еще год — и они уже коровы.

Мистер Хойт привязал милую Клементину к одному из столбов ограды. Веревка позволяла ей шагнуть в сторону разочек-другой, но повернуться уже не вышло бы. А потом он впустил в загон Плутона и направился в дом, оставив меня смотреть.

Только смотреть я не могла ни в какую. Ну, не больше минуты. Едва завидела, что бык вытворяет с Клементиной. Я сжалась, присев к земле, накрыла глаза и уши руками, но все равно слышала, как она кричит, бедняжка. Такие звуки, будто бык рвет ее на части. До сих пор их слышу. Отныне и навсегда мои уши бесполезны.

Когда все наконец кончилось, я так и просидела бог знает сколько, вся сжатая да съеженная. И очнулась, лишь когда старина Хойт постучал пальцем мне по затылку.

— Я же просил позвать меня, — посмеялся он.

И когда я подняла голову, обрадовался вовсю. Так его насмешили мои слезы.

Джаспер поспешно перевернул страницу и пробежал глазами следующую запись. Та была пугающе короткой.

7 ноября 1928 г.

Завтра папенька поведет Дейзи на встречу с быком мистера Хойта. Я так упрашивала не делать этого. Плакала. А он в ответ обозвал меня глупой маленькой девочкой. Все телки должны становиться коровами, а иначе их попросту съедят.

— Уж лучше пусть съедят! — крикнула я.

Не будь я такой рохлей, сама бы ее зарезала. Боженька дорогой, как я жалею, что не сделала этого.

Вместо этого я налила ей Хойтовой веселящей воды и наказала не плакать. Плачут да хихикают одни только глупые девчонки, а мы с тобой уже не девочки, дорогая Дейзи. Только пить она не захотела. Такая жалость, милая моя. От огненной воды перестаешь что-либо чувствовать. Как будто тебя и нет там вовсе. Будто все происходит с кем-то другим.

С кем угодно, только не с тобой.