Похоронное танго

Знал бы я, что это только начало всей тряски...

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Ох, и знатно я в тот вечер попарился в баньке! Не то, что до седьмого пота, а, наверно, до двадцатого, если не до тридцатого. Вроде, знаете, и не стоило так: после всего того, что было выпито и пережито за сутки с лишним, у меня и сердце начало пошаливать и, по гулу в голове судя, давление вверх рвануло, у меня ж как в трансформаторе бывает, двести двадцать на сто двадцать семь, и раза два меня уколами откачивали за прошедшие годы... Для гипертоника, говорила мне медичка, да в похмельном состоянии, банька может деревянным костюмчиком обернуться, на раз, и очень надо беречься и жару не подбавлять. Но я, на все плюнув, беречься не стал. Я так рассудил, что у меня организм воплем вопит, жару требует, а организм, он всегда лучше всех знает, чего ему надобно, и надо его слушаться. Вот я и забрался на полок, и чуть не полчаса лежал, в сухом жару, лежал, пока полок не нагрелся так, что шевельнуться на нем боязно, чтобы не обжечься, и весь расплавился, просто чуть не лужицей потек. И только когда понял, что больше не улежу, попросил Константина, чтоб он меня березовым веничком обходил, прямо на полоке, и уж постарался мой младший так, что я только вскрикивал, и так хорошо березовым духом потянуло, просто несколько раз вдохнул и, кажется, изнутри всего прочистило, а уж потом, под веничком настрадавшись, я с полока спустился и стал парку подбавлять. Подбавлю, подбавлю - и, как совсем дышать невмоготу, ледяной водой окачусь, и потом опять подбавляю, и потом опять бадейку ледяной воды на себя. В общем, напарился так, что сам ощутил, как из меня вся зараза с водой и потом сошла и ушла, и алкогольная, и тюремная, и похоронная... И, я бы так сказал, что когда вот этак, на все способности организма, в баньке отойдешь, то новорожденным младенцем себя чувствуешь. Во всяком случае, начинаешь понимать, что новорожденный чувствует, когда его, в этот мир выпрыгнувшего, обмоют как следует и в белые свежайшие пеленки запеленают, и лежит он, весь нежненький, весь чистенький, весь розовенький, доверчиво так посапывает, и всякие вина и грех от него подальше шарахаются. Я уж точно, вот таким младенцем стал, меня, в белую простыню завернутого, Константин на руках домой отнес, потому что напарился я так, что у меня ноженьки подкосились и я ходить не мог. Положил он меня на диван, где я отдышался, и такая легкость пришла, такая свежесть, что вот век бы так и лежать, эти легкость и свежесть испытывая.

Тут и Константин заглядывает:

- Батя, вставай, ужинать пойдем. Мать такой праздничный ужин сообразила, что закачаешься.

- Иду, - говорю. - Только... - пальцем его поманил, он к самому моему уху наклонился, а я прошептал. - Матке ни слова о последнем разговоре с бандитами и об их предложении, чтоб хоть сегодня её не вздергивать.

Он кивнул и вышел. Ну, я сумел себя в порядок привести, и даже напялить на себя что-то, и к столу вылез, где Зинка так все красиво накрыла, по случаю избавления от бед, что, и правда, закачаешься и залюбуешься. Остатки пиршества вчерашнего переоформила, все эти деликатесные сыры и колбаски внарезку, зеленью украсила, и рыбку белую с красной тоже на тарелках расправила, и картошки молодой, собственной нашей, наварила, и открыла, из прошлогодних баночек, помидоров с перцем, и хлеб такой свежий, пышный, как раз автолавка приезжала, пока мы в ментовке отдыхали, а сметаны и масла Зинка у бабки Ули взяла, та отлично масло взбивает, и вообще, корова у неё отличная, чуть не лучшая, как говорят, на всю округу.

И даже скатерть чистую глаженную достала и постелила, вот так.

И водочка, что осталась, запотевшая, с узором инея, быстро тающим и стекло бутылок туманящим - прямо из морозилки да на стол.

Вот сели мы втроем, налили по стопке, и первый тост я поднял:

- Ну! Чтобы больше незваных гостей нам черт не приносил! Чтоб всегда только семьей за таким столом сидели - или уж с теми, кого сами позовем!

И на закуски налег: зверский голод я после баньки почувствовал. И так хорошо мне стало, так благостно, как будто послезавтра и не приедут тягать меня, чтоб я ментам сдавался, как будто и не повязал меня намертво с "дурным домом" Лешка, напарник мой окаянный. Ведь, по сути коли посмотреть, он во всем виноват: не запил бы он, так вырыли бы мы могилу дедку в том месте, которое нам указали, и не влетел бы я в "таджичку", и все остальное просвистело бы мимо... Но что Леху виноватить? Правильно, наверно, поговорка гласит, что чему быть, тому не миновать.

Слово за слово, у нас и шутки пошли, и смех поднялся.

- А ну-ка, - говорит Зинка, - подыграй, Яшка, чего-нибудь.