Похоронный марш

Вдруг ударило.

Так сильно, что меня встряхнуло в постели. Я вскочил.

Навалившись на оконное стекло, на улице сплетались в безумный, шумный хаос, кишмя кишели стремительными потоками жирные, длинные удавы. По ним стреляло. Гремели взрывы, вдогонку которым разверзались ослепительные пасти молний.

Мать сидела на полу около кровати и пыталась разглядеть эту оглушительную темноту, распотрошенную всплесками молний.

— Сережка, ты, что ль? — гадала она. — Ты чего, шалопаюшко? Кончай дурака валять. Или это не ты?

— Это дождь, мама, — сказал я. — А это я с тобой тут.

— Алеха? Алеха мой! Сынуля.

Но следующий удар грома снова вывел ее рассудок из равновесия. Она сказала неведомому громыхале, оглушившему ее:

— Ну дур-рак ты! Дуррррак!

Я попытался помочь ей подняться, но она отпрянула в ужасе:

— Ментяра? Ты чего, духарик?

Я побежал в бабкину комнату. Там тоже в окне бурлила лавина. Юра лежал с открытыми глазами и соображал. Бабка молилась:

— Слава тебе, господи! Слава тебе, господи Иисусе! Владыко небесный, творец и очиститель!

Мне вспомнилась красивая фраза из историй Рашида Хабибулина о боженьке, и я очень к месту сказал ее:

— Разверзлись источники великой бездны, и окна небесные отворились.

Бабка посмотрела на меня задорно и расхохоталась:

— Это ты молодец! Это ты верно сказал. Молодчина, Леха!

Дождь ломился в окна, и сквозь щели брызгали на подоконник мелкие фонтанчики. Приближалось утро, и уже начинало светать.

— Ба, а скоро конец света? — спросил я.

— Конец-то? — улыбалась бабка. — По всему видать, покамесь не будет. Видишь, дожь обнакновенный покамесь. Услыхал бог мои молитвы. Иди спи, поутру я вам всем блинков испеку.

Но ложиться мне теперь совсем не хотелось. Я снова отправился на кухню. Там сквозь открытую форточку много натекло на пол дождя. Я сел на подоконник, выбрав сухое местечко, и смотрел на ливень. Вскоре он стал стихать, и можно было теперь увидеть на улице разливы рек, исхлестанные струями ливня. Когда рассвело, небесные извержения иссякли.

Мать протрезвела, Юра проснулся, бабка занялась блинами. Мы с Юрой и матерью вышли на улицу и увидели землю новую и небо новое. Широкие потоки стремились к решеткам канализации, а где не было потоков, зияли целые озера. Ливень сбил с деревьев добрую треть листьев, несколько тополей были сломаны. Голубизна очищенного небосвода была удивительной — такими бывают только человеческие глаза, освещенные изнутри небывалой, неожиданной радостью. Да, светопреставленье получило очередную отсрочку, это был всего лишь покамест сильный ливень. Ночь вод многих и громов многих окончилась в пользу человечества.

Юра моргал глазами — он явно недоумевал, откуда столько воды. Неужели прорвало его водокачку?!

А мать, совсем уже не пьяная, выйдя на затопленный двор, весело спросила:

— Ну, чего тут сделалось? А воздух-то, воздух!

Посмотрев на нее, я увидел перед собой родное, доброе лицо. Не удержался и попросил:

— Мам, не пьянствуй больше, а? Ладно?

И она засмеялась в ответ хриплым, но чудесным смехом:

— Ладно, не буду. Чес слово.

1983—1984