Похороны империи

Сессия Верховного Совета Азербайджана объявила о ликвидации автономии Нагорного Карабаха. В ответ армянские вооруженные формирования провели сразу несколько обстрелов азербайджанских сел в районе города Шуши. Обоих президентов – Муталибова и Тер-Петросяна – пригласили на специальное заседание Госсовета, где должен был рассматриваться вопрос о возможном примирении сторон. Казалось, что сам дьявол придумал эту историю с вертолетом, чтобы окончательно рассорить обе соседние республики и два соседних народа.

На следующий день Госсовет СССР потребует восстановить в Нагорном Карабахе конституционный порядок, вернуть статус автономии и разоружить все незаконные вооруженные формирования. Сессия Совета народных депутатов Нагорного Карабаха объявит, что отныне на территории области действуют только советские законы и не действует конституция Азербайджана.

Из Алма-Аты придет сообщение, что Иран готов выступить посредником в урегулировании отношений Азербайджана и Армении. Об этом заявит находящийся с визитом в Казахстане министр иностранных дел Ирана Али Акбар Вилаяти. Его заявление встревожит не только Москву, но и Вашингтон, Лондон, Париж, которые осознают, что на распадающихся обломках бывшего Советского Союза могут появиться такие мощные региональные «игроки», как Иран и Турция.

Однако уже на следующий день будет обстрелян другой вертолет, вылетевший в Агдам из села Джамили Аскеранского района. Машина получит четыре пробоины, но летчик сумеет посадить вертолет, и этот эпизод вызовет взрыв возмущения в Баку, когда на заседании Национального совета будет заявлено, что все проблемы необходимо решать собственными вооруженными формированиями и Госсовет СССР не может разрешить данный конфликт.

Началась принудительно-добровольная мобилизация в отряды самообороны в обеих республиках. В эти дни Союз писателей напоминал развороченный улей. Почти в каждом кабинете обсуждали возникшую ситуацию, предлагали свои методы решения, свои варианты компромисса или, наоборот, бескомпромиссной войны до победного конца. Мурад в отличие от болтающих литераторов, прошедший войну и тяжело раненный в Афганистане, с печалью и грустью слушал эти дилетантские рассуждения о возможных военных победах. Он понимал, во что может вылиться военный конфликт и какие необратимые потери понесут мирные города и села, на территории которых будут проходить эти столкновения.

Но, похоже, никто не хотел даже к нему прислушиваться. Люди переставали работать, повсюду останавливались заводы и фабрики, начались перебои с электричеством, с поставками продуктов. Только в Нахичеванской автономной республике сохранялась относительная стабильность. На следующее заседание в Ново-Огареве, где должна была состояться решающая встреча руководителей республик, Муталибов просто не поехал. Ему надоели упреки оппозиции в уступках и неспособность аморфного союзного руководства к каким-либо конкретным решениям.

Поздно вечером Мурад возвращался домой. Встречавшиеся прохожие были мрачными, задумчивыми, неразговорчивыми. Город менялся на глазах. Из прежнего веселого, открытого, солнечного, гостеприимного, общительного Баку, в котором слышались наречия многих народов и этносов, город становился угрюмым прибежищем беженцев и вынужденных переселенцев, прибывших из Армении и требовавших кардинального решения нагорно-карабахской проблемы.

Вечером ему позвонил один из знакомых писателей, который улетал в Ростов, где находилась его семья. У писателя-азербайджанца жена была армянкой, и он отправил ее с двумя детьми в Ростов, где жила его теща. А теперь собирался отправиться туда, чтобы навестить их. Он работал в одном из литературных журналов Союза и позвонил Мураду, чтобы предупредить его о своем отъезде.

– К чему такие сложности? – недовольно спросил Мурад. – Не нужно было их отправлять: в Баку осталось столько армян, жены и дети азербайджанцев, их никто не трогает.

– Вы не видели моего сына, – вздохнул писатель, – он так похож на свою маму и своего деда, ее отца. Любой прохожий сразу догадается, что в нем течет армянская кровь. И он все время дрался в школе, где об этом тоже знали. Не представляю, как мы дальше будем жить. Как вы думаете, когда все это закончится?

– Не знаю, – честно ответил Мурад. – Иногда я думаю, что мы обречены на «сто лет одиночества».

– Красиво звучит, – сказал позвонивший, – только мы и так уже живем в этом кошмаре почти четыре года. Многовато… Я все время перечитываю «Окаянные дни» Ивана Бунина. Купил эту книгу на русском языке в букинистическом магазине Праги еще три года назад. Такое ощущение, что мы вернулись в те времена. Только его «окаянные дни» были несколько месяцев, а у нас уже столько лет… И никакого просвета. Особенно сейчас, когда сбили этот вертолет.

– Вы поезжайте, ни о чем не думайте, – посоветовал Мурад, – и оставайтесь со своей семьей сколько нужно. Если понадобится, мы оформим вам творческий отпуск. Можете встретить и Новый год вместе с семьей. Так будет правильно.