Похороны писателя

Иоанн Шенка Похороны писателя

Господин писатель проснулся до зари с удивительно тяжелой головой, ведь на ум ему пришла идея. Самая что ни на есть настоящая, глубокая, не тронутая ничьим пытливым умом, да еще и такого масштаба, что не поместилась бы в головах и у всех титанов вместе взятых. Такие догадки не появляются просто так. Совсем напротив, чтобы заслужить или вырастить ее в себе, нужно либо быть избранником судьбы, либо отдать жизнь за такого рода дар, вымучить его, высолить и промариновать в знаниях, заслужить трудом и, что часто бывает, пройти через истязания. Некоторые становились изгоями, воспитывая в себе волю к свершениям и созиданию, и каждый из них отдал что-то очень ценное, пускай если и упустил – что именно. Награда их, безусловно, была велика, но не часто прозрачно было осознание сего воздаяния.

Идея, зачатая некоторым образом ночью в голове, должна была лечь в основу долгожданного труда – монументальной философско-исторической эпопеи. По меньшей мере значительную часть жизни протаскался где по безмятежным и грешным, где по лихим и чистым квартиркам и землям философ. И всегда, даже в лучшие годы своего творчества, золотые годы работы и близости с искусством, мог он довольствоваться иными, лишенными великолепия и бритвенной остроты сегодняшнего открытия.

Не застилая кровать, господин писатель быстро умылся, сделал утренние дела, необходимые всякому – здесь, можно сказать честно, некоторые в лености одинаковых утр, когда череда их достигает нескромных значений, начинают забывать про вещи обязательные для всякого человека, неважно, из общества приличного он или из непонятных мест, и отменно, что очарованный сегодняшней дивной зарей творец никогда не забывал про все процедуры, – позавтракал, накинул на плечи свободную рубашку, после чего откашлял утреннюю мокроту в раковину, ему приходилось делать это каждое утро. Так, по неясным причинам, организм сбрасывал вечерне-ночную вязь и, казалось, это самая норма жизни средних лет. Рыхленький мужчина смочил полнеющими белыми пальцами колючую курчавую бородку, светлые волоски от корня были рыжеватые, а к кончикам исчезали совсем под ярким светом лампы.

И между всеми утренними делами он плыл как густые сливки. Голова наполнена таким, что трудно удерживать даже минуту. Количество сходящихся и расходящихся в ней суждений, внутренние споры, надломы одних фундаментальных исследований и восхождение других за одно ночное преобразование, истины боролись теперь за право остаться до итога, – того и гляди, если не выплеснешь сейчас же в труд, лоб треснет. Но еще подсушивала мозг и долбила опаска, ведь давно уже не писал господин в прошлом литературный труженик. Как бы для такого эпохального события обойтись теми знаниями, риторикой, талантом, что не выветрились.

Вот, наконец, и кабинет. Солнце только взошло, прохладный утренний ветерок гулял по занавескам; затхлость и пыль в комнатах были привычны г-ну писателю, ведь, по его мнению, суть чистоты несовместима с сутью жизни человеческой. Он окинул взглядом стены и мебель красно-коричневых тонов, вздохнул полной грудью. Сев за письменный стол – теперь его можно было назвать лишь печатным, оттого, что бумагу и ручку заменил компьютер и клавиатура, – он поставил перед собою стакан, большой и пустой, но готовый к любому составу.

По воле судьбы или, может быть, по стечению случаев не был г-н писатель достаточно известным публицистом, очеркистом, даже журнальным литератором или критиком… Кем бы ни хотел себя видеть тот, кто просыпаясь к обеду прислушивается к собственному дыханию и думает о том, какой цвет обоев более подходит разным творческим персонам тонкой, закрытой натуры, глядел он, скорее, сквозь себя; и в целом, к глубокому сожалению, упускал часто все, в чем есть хоть частица настоящего его существования. И, хотя произведения (совсем небольшое количество), которые он писал копотливо, да и по настроению многое оставляя без довершения, печатали в весьма скудных тиражах, да и то, к слову, многократно ему приходилось всячески упрашивать издательства включить их в сборники, он вполне уверенно и искренне считал себя достойной, а главное, самостоятельной фигурой эпохи вседоступного творчества. На удивление, будучи довольно скучным, признаться, заурядным автором, по сравнению с некоторыми его коллегами-конкурентами, он таки установил какую-то планку, даже смог прийти к определенного рода заказам и закрепить скромный заработок.