По ночам часто плачу оттого, что до сих пор не повидал тебя и моих дорогих и любимых Пупи, Хуху и Нотио. Целую всех крепко! Если судьба на моей стороне, возможно, перевезу вас из убогого Кутаиси в Тбилиси. Молитесь Богу, и он нам поможет!
Твой сын Квачи.
P. S. Сообщи, жива ли вдова Волкова, у которой ты приобрел дом.
Никому не говори о моем возможном приезде.
Твой Квачи".
Одновременно Квачи вручил Хопштейну заявление о том, что он — Квачи Квачантирадзе желает застраховаться от несчастного случая на сумму в двадцать тысяч рублей.
— А жизнь не думаете застраховать?
— Нет, я еще молод. А несчастный случай возможен в любом возрасте... Мне столько приходится ходить и ездить — мало ли чего...
Через две недели ему пришел полис из Петербурга.
А вслед за ним и телеграмма из Кутаиси;
"Полис получил. Силибистро".
Вскоре после этого Квачи объявил друзьям, что его отец Силибистро заболел и он завтра же уезжает в Кутаиси.
Квачи и Бесо поспешно поднялись на пароход и через пять дней были уже в Кутаиси, в том самом доме на Тбилисской, где Квачи провел свой последний гимназический год и который "очень дорого обошелся" его отцу и деду.
Что тут началось! Мать Квачи, чувствительная Пупи, от радости почти лишилась чувств; постаревшие Хуху и Нотио прослезились; один только Силибистро важничал и пыжился, поскольку его жирные плечи украшали прапорщицкие эполеты.
Утолив первую радость встречи, Квачи, Бесо и Силибистро удалились в кабинет и долго шушукались там.
Замысел обсуждали три дня. Квачи заучил наизусть оба отцовских полиса — на жизнь и на дом. Он был очень доволен, что дом ценой в четыре тысячи Силибистро умудрился застраховать на десять тысяч.
На четвертый день по приезде сына Силибистро не смог подняться с постели: он жаловался на боли в животе и в груди.
Прошло еще две недели.
Врачи находили у Силибистро то малярию, то желудочные колики, то диабет, то рак.
— Как можно доверяться местным коновалам! — стонал Силибистро.
А члены его семьи подхватывали:
— Слава Богу, приехал Квачи, он отвезет отца в Тбилиси...
Квачи с Бесо за это время тряхнули стариной — вспомнили и толстощекого Эремо, и добряка Лайтадзе, и жида Даниэльку; не забыли ни Буду Шолия, ни его благочестивую супругу Цвири. Впрочем, самого Шолия Квачи не застал, чему ничуть не огорчился; что же до Цвири, то она от радости буквально не устояла на ногах.
Вдова Волкова, узнав о приезде бывшего постояльца, заперлась в своем чулане и, пока тот куролесил по Кутаиси, молилась и постилась. Старушке было так неловко и стыдно, она так избегала Квачи, словно сама обманула, разорила и ограбила его, лишив на старости лет пристанища...
Спустя еще три недели ослабевшего, впадающего в забытье Силибистро тепло закутали и повезли в Тбилиси.
Там, в Дидубе, Квачи снял затерянный в овраге трехкомнатный домишко и на следующий же день приступил к делу.
Он шастал по городу, зыркал глазами, принюхивался, прислушивался, выведывал и уточнял. Наконец взял след.
В один прекрасный день заявился к восьмидесятилетнему старику русскому, из чиновников.
— Вы хозяин этого дома?
— Да, я.
— У вас живет Ованес Шабурянц?
— Это мой дворник. Он очень болен.
— Болен? Что с ним?
— Уже две недели как его расшиб удар. Отнялась левая сторона и язык.
— Боже мой, какая жалость! Почему я не узнал об этом раньше, может быть, мне удалось бы ему помочь. Не удивляйтесь, мы с ним давние друзья. Однажды, много лет назад, я тонул по неосторожности и Ованес спас меня... Потом мы надолго потеряли друг друга. А на днях я случайно узнал, что Ованес служит у вас.
— Вы сделаете божеское дело, если присмотрите за ним. Он одинок, как перст. На всей земле нет никого, кто приютил бы больного. Он ведь бежал из Турции...
— Знаю, знаю, он армянин из Вана... Его семью уничтожили турки... Боже мой, Боже мой, как жаль, что я опоздал! Ради Бога, покажите мне моего несчастного друга!
— Пойдемте. Я, сами изволите видеть, в таком возрасте, что кто бы за мной присмотрел... Все собираюсь сходить в больницу и уговорить их забрать несчастного Ованеса...
— Нет, нет, не делайте этого! Я присмотрю за ним. Раз уж судьба предоставила мне воздать за спасение, я не отступлюсь...
В темном, сыром и смрадном подвале они подошли к прикрытому лохмотьями недвижному телу.
— Бари луст, Ованес! Узнаешь? Нашел я тебя... С трудом, но нашел. В тот раз ты меня спас от смерти, теперь мой черед. Долг платежом красен! Лучше бы тебе ко мне перебраться... Не бойся, недельки через две поставим тебя на ноги... Ну-ка, где его паспорт?
Привели носильщиков. Потрясенного, безъязыкого Ованеса вынесли, усадили в пролетку и повезли.
Все трое остались довольны — и Квачи Квачантирадзе, и старик русский, и Ованес Шабурянц.
В тот же день Квачи пригласил врача.
— Доктор! Ради всего святого, доктор! Помогите! Какое несчастье! За что, за что мне такое наказанье! — причитал Квачи со слезами на Глазах.
— Успокойтесь, сударь. Успокойтесь и расскажите все по порядку: как? когда? Кто этот больной?