Похождения бравого солдата Швейка. Окончание

Кадет принялся изучать карту и в душе согласился с тем, что Швейк прав.

При этом ему стало ясно и то, что капитан Сагнер не ошибся, когда

утверждал, что русские ни в коем случае не стали бы отступать там, где

искали их австрийцы, потому что совершенно невозможно продвигаться с

обозами и с артиллерией по таким лесам и болотам.

Швейк опять заварил чай, а ночью снова забрался на печку, где занялся

утешением покинутой молодухи. Вся деревня спала глубоким, мирным сном; дождь лил, как из ведра, и перестал лишь к утру.

Кадет после такого долгого сна чувствовал себя настолько окрепшим, что к

нему вернулся его прежний воинственный дух. С самого утра он уже начал

орать на солдата, готовившего завтрак, в то время как Швейк ходил с

молодухой в хлев доить корову.

– Чорт бы вас подрал! Как вы опять стоите, когда я с вами разговариваю?

Пятки, пятки сомкни! Во фронт! – надрывался он, а после завтрака

поспешно оделся и приказал выступать.

Он расплатился со старухой, поцеловавшей ему руку, и первый, в

сопровождении солдата, вышел из халупы. Тем временем в горнице Швейк

прощался с плачущей молодухой и, поглаживая ее, уговаривал: – Ну, ну, не реви, красавица! Ведь мы ж не навек расстаемся! А потом, гляди, и старик твой в отпуск приедет. Ну, а если что и случилось, то я

думаю, и в Галиции родильный приют найдется. Так что – с богом!

Счастливо оставаться!

Кадет направил свои стопы через сад прямо на север, где дорога, как

растолковала ему старуха, выходила на шоссе. Он шагал так быстро, что

солдат и Швейк отстали от него. И тогда солдат сказал Швейку: – Если ты, брат, проголодаешься, то только скажи. Я стянул таки у

старухи одну колбасу из ее чуланчика.

– Как тебе не стыдно обкрадывать таких хороших людей, – стал

выговаривать ему Швейк. – А мне молодуха сама дала на дорогу кусок

ветчины и коровай хлеба. Так что голодать мне не придется. А вот у меня

какое горе: утречком в саду я свернул головы шести курочкам и двум

петушкам, они у меня все в вещевом мешке, и я едва могу тащить этакую

тяжесть. Да и как бы они у нас не стухли.

Кадет взял в сторону между халупами деревни, тянувшимися уже более

четверти часа вдоль дороги. Швейк в последний раз оглянулся на халупу, оказавшую ему столь полное гостеприимство, и под наплывом

сентиментальных воспоминаний запел:

Как ангел, чистая душой,

Над речкой девушка рыдает;

Ушел любимый, молодой!

Лишь слезы скорбь ей облегчают…

Но затем ему показалось, что душещипательные слова этой песни

недостаточно выражают его чувства; поэтому он затянул другую: Когда я вас сегодня покидал,

Луч солнышка полянку озарял…

Плескалась рыбка резвая в пруду…

И целовались в предрассветный час

Сегодня мы в последний раз.

Вдруг кадет остановился и, прикрывая глаза рукою, словно козырьком, стал

всматриваться в даль; затем он с быстротою молнии бросился на землю и

прошипел:

– Неприятель! Русские! Ложись!

– Стало быть, они в самом деле уже тут? – удивился Швейк. – Стало быть, они…

Боевой товарищ Швейка выронил при словах «неприятель» и «русские»

винтовку и поднял кверху руки; но, увидя, что никакого неприятеля нет, он их снова опустил и лег на землю, в то время как кадет скомандовал: – Заряжай, заряжай!

Кадет весь напрягся и был бледен, как смерть; рука его судорожно сжимала

револьвер. Швейк, который до сих пор еще ничего не мог разглядеть, опустился на колени рядом с ним и с любопытством спросил: – Так что, дозвольте, вас спросить, господин кадет, где же русские? Я не

знаю даже на кого они похожи, потому что я за всю свою жизнь ни разу не

видывал русского. А вот мадьяр мне много приходилось видеть.

Кадет с силой дернул его, так что он свалился, и вытянул вперед руку с

заряженным револьвером; и тогда Швейк увидел русских.

Между халупами пробиралось трое русских солдат – двое пожилых бородачей

и один малорослый юнец, почти мальчишка. Они шли, лениво волоча ноги и

раскачиваясь на ходу, словно медведи; винтовки их болтались на

веревочках за плечами. Они шли, ошалелые и замученные, как бараны, которые так загнаны, что уж не могут сдвинуться с места; весь их вид

являл то, что наши солдаты выражают словами: «Толкай нас вперед, толкай

нас назад – все равно с нами ничего не добьешься, все равно нам на все

наплевать!»

Вот они остановились и стали о чем то совещаться в проходе между двумя

халупами, в то время как недалеко от них во дворе притаились кадет и два

бравых воина из неприятельского стана. Увидав, что Швейк, во исполнение

приказания заряжать, пытается засунуть обойму в магазин шиворот

навыворот, кадет выхватил у него винтовку из рук, зарядил ее сам и, возвращая ее Швейку, потом сказал:

– Скотина, даже зарядить толком не умеет! Цельтесь хорошенько! Готовьсь!

– отрывисто скомандовал он и поднял револьвер.

Но «пли!» ему уже не пришлось скомандовать; пальцы Швейка отвели

вооруженную руку кадета, и он проворчал: – Иисус Мария, господин кадет, неужели вы вправду хотите их застрелить?

Ведь они же нас не трогают. Так что, дозвольте доложить, господин кадет, что если мы выпалим и не попадем, то они нас застрелят; ведь у них тоже

есть ружья, да еще какие длинные. Может быть, они – передовой дозор, и