Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны. Часть вторая

— Ну-с, пора ехать дальше, — сказал Швейк. — Хорошего мало, когда поезд опаздывает. Если бы это было в мирное время, тогда, пожалуйста, сделайте одолжение, но раз война, то нужно знать, что в каждом поезде едут военные чины: генерал-майоры, поручики, денщики. Опоздание — вещь коварная. Наполеон при Ватерлоо опоздал на пять минут и п… всю свою славу.

В этот момент сквозь группу слушателей прорвался поручик Лукаш. Бледный, как смерть, он мог выговорить только:

— Швейк!

Швейк взял под козырек и доложил:

— Господин обер-лейтенант, осмелюсь доложить, это на меня свалили, что я остановил поезд. Удивительные пломбы на этих тормозах! Человеку лучше к ним и не приближаться, а то случится беда, и с него захотят двадцать крон, как хотят содрать с меня.

Обер-кондуктор дал свисток, и поезд тронулся.

Пассажиры разошлись по своим местам, Лукаш не сказал ни слова и ушел в свое купе.

Со Швейком остались только железнодорожник и проводник. Проводник вынул записную книжку и составлял протокол о происшествии. Железнодорожник враждебно глядел на Швейка. Швейк спросил его:

— Давно служите на железной дороге?

И так как железнодорожник не ответил, Швейк рассказал случай с одним из своих знакомых, некиим Франтишеком Мличком из Угрженевеса под Прагой, который тоже как-то раз потянул за рукоятку тормоза и с перепуга лишился языка. Дар речи вернулся к нему только через две недели, когда он пошел в гости к огороднику Ванеку и там подрался, а остальные гости измочалили об него плеть из воловьих жил.

— Это случилось, — прибавил Швейк, — в 1912 году в мае месяце.

Железнодорожник заперся в клозете.

Со Швейком остался проводник и стал тянуть из него душу, требуя, чтобы Швейк заплатил двадцать крон штрафу, напирая на то, что в противном случае Швейка придется ссадить в Таборе и сдать начальнику станции.

— Ну что же, отлично, — сказал Швейк, — я непрочь побеседовать с образованным человеком. Очень рад познакомиться о таборским начальником станции.

Швейк вынул из-за пазухи трубку, закурил и, выпуская облака едкого дыма, продолжал:

— Несколько лет тому назад начальником станции Свитава был пан Вагнер. Вот был живодер! Придирался к подчиненным и прижимал их, где только мог, но больше всего наседал на стрелочника Юнгвирта, пока несчастный с отчаяния не побежал топиться. Но перед тем как покончить с собою, Юнгвирт написал начальнику станции письмо, что после своей смерти будет преследовать его по ночам. Ей-богу не вру! Так и сделал. Сидит, например, начальник станции ночью у телеграфного аппарата, как вдруг раздается звонок, и начальник станции принимает следующую телеграмму: «Как поживаешь, сволочь? Юнгвирт». Это продолжалось целую неделю, и начальник станции стал посылать по всем проводам в ответ на телеграммы с того света следующую депешу: «Прости меня, Юнгвирт!» Наконец однажды ночью аппарат настукал ему такую телеграмму: «Повесься на семафоре у моста. Юнгвирт». Начальник станции повиновался. Потом за это арестовали телеграфиста с соседней станции… Как видите, бывают в небесных сферах вещи, о которых мы и понятия не имеем.

Поезд подошел к станции Табор, и Швейк, прежде чем проследовать за проводником к начальнику станции, доложил согласно дисциплине поручику Лукашу:

— Честь имею доложить, господин поручик, меня ведут к начальнику станции.

Поручик Лукаш не ответил. Им овладела апатия.

«Плевать мне на все, — пронеслось у него в голове, — и на Швейка и на лысого генерал-майора, что сидит напротив. Сидеть бы до Будейэвид, чтобы никто не трогал, а там сойти с поезда, явиться в казармы и отправиться на фронт с первой же маршевой ротой. На фронте подставить лоб под вражеские пули, — только бы уйти из этого несчастного мира, по которому шляются сволочи вроде Швейка».

Когда поезд тронулся, поручик Лукаш выглянул в окно и увидел на перроне Швейка, увлеченного разговором с начальником станции. Швейк был окружен толпой ожидающей публики, среди которой виднелось несколько железнодорожников.

Поручик Лукаш вздохнул. Вздох его не был вздохом сожаления. На душе у него стало легко, когда он увидел, что Швейк остался на перроне. Даже лысый генерал-майор уже не казался ему таким противным..

☆

Поезд давно уже пыхтел по направлению к Чешским Будейовицам, а на перроне таборского вокзала толпа вокруг Швейка не убывала.

Швейк доказывал свою невинность и настолько убедил толпу, что какая-то старушка выразилась так:

— Опять к солдатику придираются.

Вся публика согласилась с этим мнением, а какой-то господин вызвался заплатить за Швейка двадцать крон штрафу: он был убежден, что этот солдат невиновен.

— Посмотрите на него только, — ссылался он на невинное выражение лица Швейка.

Швейк взывал к толпе:

— Братцы! Я не виноват!

Затем появился жандарм, извлек из толпы какого-то гражданина, арестовал его и отвел со словами:

— Вы за это ответите. Я вам покажу, как «нельзя требовать от солдат победы, когда с ними так обращаются». Я вам покажу, как народ подстрекать!

Несчастный гражданин не нашел других оправданий, кроме заявления, что он — мясник и «не то хотел сказать».