— Тц-тц-тц.. . чорт возьми! — причмокнул Балоун.
— Вот тут-то и оказался камень преткновения, — продолжал Швейк. — Господин поручик Шеба в самом деле послал своего денщика на другой день за обедом в наш ресторан, и тот принес ему на второе такую маленькую кучку пилава из курицы, словно шестинедельный ребенок наделал в пеленки — этак с две чайные ложечки. Господин поручик Шеба на него и накинулся, упрекая его в том, что он съел половину, а тот клянется, что он не виноват, тогда господин поручик Шеба как даст ему по морде, и ставит ему меня в пример. Вот, говорит, это порции, так порции, которые приносит поручику Лукашу его денщик! Тогда незаслуженно избитый солдат на другой день, когда его послали в ресторан за обедом, обо всем расспросил и доложил своему барину, а тот сообщил в свою очередь моему барину. Вот сижу я вечером за газетами и читаю донесения штабов главнокомандующих неприятельских армий, как вдруг входит мой господин поручик, бледный-пребледный, направляется прямо ко мне и требует, чтобы я ему сейчас же сказал, сколько я переплатил в ресторане за взятые там двойные порции; он заявил, что ему все уже известно и мое запирательство не поможет; он давно уже знает, что я идиот, но что я сумасшедший — это ему и в голову не приходило; по его словам, я ему причинил такую неприятность, что ему ужасно хочется застрелить меня, а потом и себя. «Господин поручик, — сказал я ему, — когда вы меня взяли к себе, вы сразу же заявили, что, по вашему мнению, каждый денщик вор и негодяй. Если бы я получал в ресторане действительно такие маленькие порции на второе, вы, наверное, подумали бы, что я и в самом деле такой негодяй и что я объедаю вас…»
— Ах, ты мой бог! — прошептал Балоун, нагнулся чтобы поднять чемодан поручика Лукаша и отошел с ним в сторону.
— Тогда поручик Лукаш начал искать у себя во всех карманах, а так как это оказалось тщетным, полез в жилетный карман и дал мне свои серебряные часы — так он был тронут! «Пока я получу жалованье, Швейк,— сказал он, — вы мне все напишите и сосчитайте, сколько я вам должен… А часы вы оставьте себе в придачу. .. И другой раз не смейте быть таким сумасшедшим!» А потом у нас наступил однажды такой критический момент, что мне пришлось стащить часы в ломбард.. .
— Что вы там делаете, Балоун? — спросил в эту минуту старший писарь Ванек.
Вместо ответа, несчастный Балоун закашлялся. Дело в том, что он открыл чемодан поручика Лукаша и съел его последнюю булку…
Мимо станции прошел, не останавливаясь, другой воинский поезд, битком набитый дейчмейстерами, которых посылали на сербский фронт. Они находились еще под впечатлением восторженных проводов в Вене и от самой Вены до сих пор не переставали горланить:
Какой-то капрал с лихо закрученными кверху усами, опираясь локтями на солдат, сидевших в дверях вагона, и свесив ноги наружу, высовывался вперед, размахивал в такт руками и во все горло орал:
В этот момент он потерял равновесие, вылетел вагона и со всего размаха напоролся животом на рычаг железнодорожной стрелки, на котором и остался висеть. Поезд между тем промчался дальше, а в задних вагонах затянули новую песню:
Пронзенный каким-то дурацким рычагом стрелки, воинственный капрал был уже мертв. Вскоре возле него на часах встал какой-то молоденький солдатик команды, охранявшей станцию. Он с большой серьезностью исполнял порученное ему задание. С примкнутым к ружью штыком, он стоял, вытянувшись возле стрелки, с таким победоносным видом, будто трагическая смерть капрала на стрелке была делом его рук.
Так как это был мадьяр, он стал кричать во все горло, когда люди 91-го полка из маршевого батальона захотели взглянуть на мертвого:
— Не подходи! Нельзя! Начальство не велит!
— Этот, по крайней мере, уж все перетерпел, — заметил бравый солдат Швейк, тоже, конечно, бывший среди любопытных, — а это имеет свои преимущества, потому что если человек получил свою порцию железа в живот здесь, то, по крайней мере, все знают, где его похоронили. Хорошо, что это случилось у самой станции и что не придется искать его могилу на всех театрах воины.