Она схватила меня в объятия и крепко прижала к груди, а затем уцепилась за обе мои руки и принялась их пожимать. Слезы выступили у нее на глаза и за струились по щекам, но она все-таки не могла успокоиться, а продолжала обнимать меня и трясти за руки, повторяя:
— Я думала найти у тебя больше сходства с твоей матерью, но, клянусь Богом, это для меня совершенно безразлично. Ты не поверишь, как я рада тебя видеть. Я, кажется, готова была бы съесть тебя живьем от радости. Дети, это ваш кузен Том. Поздоровайтесь же с ним, наконец!..
Вместо того чтобы здороваться со мною, дети, потупив головки, засунули себе пальчики в рот и спрятались за мамашей. Она продолжала скороговоркой:
— Лиза, поторопись-ка изготовить скорее моему племяннику горячий завтрак. Быть может, впрочем, ты успел уже позавтракать на пароходе?
Я счел долгом подтвердить это предположение. Тогда она устремилась к дому, ведя меня за руку и таща за собою на буксире детей, уцепившихся за ее платье. Когда мы вошли в дом, хозяйка усадила меня на дырявое кресло, а сама уселась передо мною на маленьком деревянном стуле и, держа меня за обе руки, сказала:
— Ну, теперь я могу, по крайней мере, вдоволь на тебя наглядеться! Клянусь Богом, я давно томилась этим желанием, и наконец-то оно исполнилось. Мы ждали тебя здесь уже денька два. Что именно тебя задержало? Быть может, пароход стал на мель?
— Точно так, сударыня…
— Какая я для тебя сударыня? Называй меня просто-напросто тетя Салли. Где же именно он стал на мель?
Я не знал, что ей на это ответить, так как мне было неизвестно, шел ли пароход вверх или вниз по течению. В таких случаях зачастую выручает инстинкт, подсказывающий мне, вообще говоря, довольно верно. На этот раз он подсказал мне, что пароход должен был прийти с верховьев реки. Этого оказывалось, однако, недостаточным, так как я не знал наиболее опасных отмелей. Мне предстояло или изобрести новую отмель, или же забыть название той, на которой засел пароход, или… В это время у меня блеснула новая мысль, которой я немедленно же и воспользовался.
— Мы не особенно долго сидели на мели, тетушка, — сказал я, — Нас задержал взрыв крышки и парового цилиндра.
— Ах, какой ужас! И никто у вас не пострадал?
— Никто, убило всего только одного негра.
— Это еще очень хорошо. Подобные взрывы не всегда кончаются так благополучно. В третьем году на Рождестве твой дядя Фельпс ехал из Нью-Орлеана на старом пароходе «Лалла-Рук». Там тоже взорвало крышку парового цилиндра и при этом изувечило человека так, что он, если не ошибаюсь, умер от ран. Твой дядюшка знал в Батон-Руже семью, которая была хорошо знакома с его родственниками. Да, теперь я припоминаю, что он и в самом деле умер. У него сделалось омертвение, так что пришлось прибегнуть к ампутации, но и она его не спасла. Да, это было омертвение, или, собственно говоря, антонов огонь. Бедняга весь посинел и умер в надежде на блаженное воскрешение к вечной жизни. Говорят, что стоило в самом деле поглядеть на то, как он умирал. Твой дядя за последнее время каждый день ездил в город, чтобы тебя встретить. Он и теперь уехал всего лишь с час тому назад, и я каждую минуту жду его возвращения. Ты должен был встретиться с ним на дороге. Это пожилой уже мужчина… Ты…
— Нет, тетушка Салли, я ни с кем не встречался. Пароход прибыл как раз на рассвете. Оставив багаж на пристани, я принялся осматривать город и окрестности, чтобы как-нибудь убить время, так как не хотел прийти сюда спозаранку. Я вышел к вашей усадьбе уже из лесу и пробрался в нее, если можно так выразиться, с заднего хода.
— Кому же ты сдал багаж?
— Никому.
— Да ведь его украдут, дитя мое!
— Я его так припрятал, что не украдут.
— Как же тебе удалось так рано позавтракать на пароходе?
Вопрос этот был довольно щекотливого свойства, но я все-таки изловчился дать на него удовлетвори тельный ответ.
— Капитан, зная, что я здесь высажусь, посоветовал мне закусить прежде, чем сойду на берег. Он сам свел меня в буфет, где завтракали служащие, и на кормил там досыта.
Я чувствовал себя до такой степени не в своей тарелке, что положительно был не в силах слушать с должным вниманием болтовню словоохотливой тетушки Салли. Внимание было у меня все время сосредоточено по преимуществу на ее детях. Мне очень хотелось отвести их куда-нибудь в сторонку и порасспросить, чтобы выяснить себе таким образом, за кого именно меня принимают. Намерение это было, разумеется, очень благоразумное, но мне никак не удавалось его выполнить. Г-жа Фельпс продолжала говорить безостановочно. Оказалось, что это обстоятельство было для меня еще очень благоприятным, но я сообразил это лишь после того, как она вздумала произвести маленькую перемену фронта. Мороз про бежал у меня по спине, когда она совершенно неожиданно воскликнула: