Похождения инвалида, фата и философа Додика Берлянчика

— В некотором роде — да... Цветы успеха, так сказать... э-э-э... По крайней мере, тут всё, что вам потребуется для получения депутатского мандата: пресса, телевидение, цветные портреты на витри­нах и столбах — вот в этом самом чемоданчике...

И в довершение эффекта он приподнял чемодан, чтобы ярче под­черкнуть его огромные возможности при небольших физических разме­рах. Но тут крышка с треском отвалилась, и «белое золото», кружась и лениво падая, стало заполнять квартирное пространство. «Негодяй, он, наверное, открывал замки», — в ужасе подумал шеф «Монако» о мальчишке. Горчак тут же рухнул на одно колено, не зная, с чего на­чать: то ли собирать куриные перья, то ли удерживать Ирину Филип­повну, которая отвернув пылающее лицо от Горчака и прикрыв его ру­кой, решительно шагнула к двери. Он схватил ворох перьев, сжал их своими плотными и пухлыми ладонями и на вытянутых руках понёс в чемодан, интеллигентно оттопырив мизинец с огромным аметистом в золотых захватах. Как всегда, когда достоинству шефа «Монако» гро­зила опасность, оно заявляло о себе самым неуместным образом: втя­нув голову в широкие, мясистые плечи, он смотрел на Ирину Филип­повну с таким изумлением, будто это она была виновна в его курином конфузе.

— Ирина Филипповна, — сказал он, вставая, рвущимся от волне­ния голосом. — Если говорить откровенно, я был против развала Со­ветского Союза...

— Пустите, Александр Борисович! — потребовала монархистка, завьюженная куриным пухом.

— Обождите! — Горчак тревожно оглянулся и уже почему-то шё­потом продолжал. — Но те мои лучшие молодые годы, что остались в нём, и врагу не пожелаешь…

— Зачем вы мне это говорите?

— Чтобы вы по-человечески поняли меня. Представьте: коммуна! Нищета! Один лавсановый костюм, пылесос в рассрочку, и всегда один и тот же отдых — аттракцион в парке имени Шевченко, а за спиной уголовная статья. Пришлось жениться по расчёту, но тут меня тоже обманули: её отец, бухгалтер из Ананьева, обещал мне тридцать ты­сяч приданого, а получил я только восемнадцать. Когда мы ссоримся, я Симе говорю: «Посмотри в зеркало — ты видишь, какое твой папа мне говно подсунул и ещё недоплатил?!» — тут шеф «Монако» увидал, что лицо монархистки, ещё более прекрасное в крутящейся периной дым­ке, тронула насмешка.

— Вы, конечно, вольны смеяться надо мной…

Этот изящный оборот, всплывший в памяти шефа «Монако» вместе с отцовским ремнём и двойкой по литературе, тронул доброе сердце монархистки.

— Александр Борисович, я над вами не смеюсь, но, к сожалению, мы люди разные по мировоззрению и духу.

— Почему? Потому что я марксист?

— Нет, у вас скверные манеры. Ну, как вы можете попрекать свою жену, что вам недоплатил ваш тесть, ананьевский бухгалтер?

— Это факт. Так оно и было!

— Но это же ужасно... А почему за каждым словом вы огляды­ваетесь и всё время шепчете на ухо?

— Привычка, извините. Рудимент! В своё время мы в нашем уп­равлении говорили только шёпотом — везде были уши органов. Когда я нервничаю, у меня появляются старые привычки. Ирина Филипповна, — вдруг добавил он дрогнувшим голосом. — Позвольте сделать вам одно признание?

— Александр Борисович, не надо.

— Разрешите, умоляю вас!

— Но хотя бы при этом не оглядывайтесь, меня это сильно раздражает!

— Хорошо! Я вас люблю…

— О господи, опять… Александр Борисович, объясните мне, пожалуйста, кого вы ищите за спиной на потолке? Как вам не стыдно!

— Извините, нервы! Это смешно, я понимаю, но если вдуматься серьёзно, за этим драма целой жизни. Страх, комплексы, принижен­ность, нехватки... До вас я любил всего однажды. Сима, моя жена, не в счёт: да, семья, да, ребёнок, да, с годами появились общий бюджет и теплота, но сначала всё было по расчёту, и двенадцать тысяч мне ещё сейчас не доплати...

— Александр Борисович!

— Хорошо, хорошо! Чёрт с ними, не буду вспоминать. И вот те­перь, когда в моей жизни появились вы…

— Я вас прошу, оставим эту тему!

— Почему? Ирина Филипповна... Да, я не монархист, и у меня не безупречные манеры, но чувство к вам меня в корне изменило. Кля­нусь! Я сам себя не узнаю. Я всегда избегал ненужных неприятностей: стыдно говорить, но если я шёл с какой-нибудь дамой в ресторан, и к ней начинали приставать, я тут же, э, э, э… уходил.

— Очень мило!

— Как видите, я с вами предельно откровенен, и поэтому от­ветьте на вопрос: кому я делаю признание, — не вам ли, жене без­жалостного Пумы?! Я знаю, что могу получить нож в спину или кирпи­чом по голове, и меня это не страшит. Потому что вы сделали из ме­ня совсем другого человека: рыцаря, аристократа духа... Теперь ещё пример: я продаю партию зеркал для попугайчиков без предвари­тельной оплаты — а это что такое?! Тоже факт… Кому я раньше от­пускал без предоплаты? Никому!

— Александр Борисович, меня пугают ваши жертвы.