Похождения инвалида, фата и философа Додика Берлянчика

— Минуточку! А на кого я тратил больше, чем трачу на жену? Боже упаси, это наша семейная традиция: любой подарок, который я делаю любовнице, должен быть дешевле, чем жене, а вам я предлагаю стоимость вагонной нормы. Ну, возьмите тот же злополучный пух? Вот вы смеётесь: нонсенс, перья… Но вы только вдумайтесь, пожа­луйста: я, марксист по убеждению, буду шить пуховые подушки, чтобы восстанавливать монархию в стране. И для кого я это делаю?! Для вас, естественно.

Горчак умолк. Он стоял в стороне от многоконтурного светово­го круга, который падал из-под обложки «Плейбоя», заменившей аба­жур. Сквозь прореху в обложке прорвался ослепительный луч. Он вон­зился в пшеничные усики шефа «Монако», украшенные куриным пером. Лицо его выражало достоинство и покой умирающего, огласившего свою последнюю волю, а на лбу и щеках блестели крупные капли пота.

— Ирина Филипповна, — сказал он, приглаживая светлый редею­щий пушок на голове. — Я думаю, найдутся интересы, которые станут общими для нас. Давайте сходим в «Южную Пальмиру»...

— Но если ко мне станут приставать, — с иронией спросила мо­нархистка, — вы тоже убежите?

— Ну, что вы, — пойдут гробы! Буду убивать!

Глава 12. Общий диагноз

Берлянчик сидел в кабинете и нетерпеливо вызванивал Гаррика Довидера, когда вошла секретарь и доложила неприятную новость.

В артгалерее «Виртуозов Хаджибея» работала охранником Галина Крот. Бывшая спортсменка, мастер спорта и чемпион Европы по волей­болу, Галина влачила жалкое существование: была охранником, мыла в бухгалтерии полы, жила в девятиметровой комнатушке с больной матерью и братом наркоманом, родила без мужа и, по словам её подруги, поду­мывала о том, чтобы выброситься из окна своей многоэтажки. Накануне вечером она напилась, закрыла помещение и ушла, оставив артгалерею без охраны. Картины на десятки тысяч долларов были брошены на про­извол судьбы. Узнав об этом, Берлянчик коротко сказал:

— Уволить!

Обычно Додик избегал подобных мер.

В отличие от Димовича, который заявлял своим сотрудникам:

«Я не требую, чтобы вы меня любили! У вас есть жёны, у вас есть сестры — любите их. А я плачу и требую работы!» — и выгонял любо­го, кого уличал в служебной нерадивости, Берлянчик был образцом монашеской терпимости. Он никогда не мог уловить грани между сост­раданием и жестокими законами финансового выживания. В этом смыс­ле он хотел совместить несовместимое: зарабатывать большие деньги, не ломая судьбы и не лишая куска хлеба даже самых бесполезных из своих подчинённых.

После великих строек у Берлянчика осталось полтора десятка рабочих, которые, как правило, ничего не делали: пили водку, «за­бивали козла» или просто спали в тенёчке под развесистой акацией. Додик знал об этом, но не принимал никаких мер, радуясь в душе, что обеспечил блаженное существование трудовому люду, от которого ниче­го не зависело в общей деятельности фирмы.

Но Крот — это было совсем другое. Ограбление галереи повлек­ло бы за собой огромные финансовые траты. Поэтому, скрепя сердце, он решился на крайнюю меру, оставив в стороне всё, что знал о тра­гической судьбе Галины Крот.

В это время широко распахнулась дверь кабинета и появился Гаррик Довидер. Гаррик был в рубиновом пиджаке, синей рубашке с жёлтым галстуком и в тёмных брюках. Он застыл на пороге, угрожающе двинув густой рыжей шевелюрой на глаза, а затем вернул её в нормаль­ное положение и расплылся в ухмылке.

— Я битый час тебя вызваниваю! — набросился на него Берлянчик. — Что слышно с акциями «Миража»?

— У тебя кофе есть?

— Есть.

— В зёрнах или растворимый?

— Гаррик, — с раздражением сказал Берлянчик, — я тебя о чём-то спрашиваю?

— А я разве не ответил? Ах, да, прости… «Мираж» согласился продать акции завода, и ты становишься владельцем контрольного паке­та. Поздравляю!

— Неужели это сделал Билл О’Кац?! — изумился Додик.

— Конечно.

— Но как у него это получилось?

— Путём цивилизованной коммерции. Он продал банку теплоход «Атаман Ус». Частично банк оплатил его валютой, а частично — ак­циями. Вот и всё!

— Теплоход? Разве Билл О’Кац владелец теплохода?

— Я это не сказал. У него есть лодка на причале, но это да­леко не теплоход.

— Как же он его продал?

— Додик, я его не спрашивал. У нас не принято задавать по­добные вопросы. Как я догадываюсь, — но это мои домыслы и не больше, — Билл О’Кац нашёл хорошего юриста, и тот подготовил пакет правоустанавливающих документов, а подпись, штемпель и печать — мастичную, конечно... поставил Ян Фортун­ский. Золотые руки у пар­нишки! Затем эти документы Билл зарегистрировал в бюро и получил свидетельство на право собственности. Уже подлинник, конечно. — Вот и всё.

— Гаррик, но ведь это может вылиться в скандал. У «Атамана Уса» наверняка есть истинный владелец.