Похождения инвалида, фата и философа Додика Берлянчика

— Ирочка, мой запоздалый, нежный блюз… Ты знаешь, что «Мо­нако» будет выпускать? Ёжик-пробку для бутылок... Как ты думаешь, их будут покупать?

— Осторожней, кофточку порвёшь!

— Ещё как будут!.. А зеркала для попугайчиков? Мы их делаем из отходов целого листа, это я придумал... Я уверен, тоже будут улетать!

Очевидно, зеркала для попугайчиков и виды на их потребительс­кий успех вернули Горчаку его апломб и равновесие. Однако, девушка любезным, но твёрдым голосом Беназир Бхутто, сказала:

— Алик, не хочу лукавить… Ты знаешь, почему я согласилась встретиться с тобой? Я прочла в твоей визитке, что ты генеральный директор акционерного общества «Монако», а мне нужны такие люди… Мы сейчас сядем, пообедаем…

— Интересно, чем обедать — этой паутиной?

— Нет, я позвонила в «ночной сервис» и сделала заказ.

— Ирочка, но у меня в десять закрывается больница!

— Сядь, Алик, успокойся. Послушай… Я не знаю, как это зву­чит, но я активно занялась политикой.

— Ты? — изумился Алик.

— Да, я… Я хочу баллотироваться в депутаты Верховной Рады.

— С какой программой?

— Ну… умеренно-консервативной. Скажем так. А ещё точнее — монархической… Я создала организацию «Престольный Набат» и стала ее лидером. Пусть тебя это не смущает. У нас хорошо продуманная, эффективная программа... Ты хочешь нам помочь?

— Каким образом?

— Средствами.

— Хм… Как раз с этим у меня и напрягаловка. Мы только за­пустили ёжик-пробку для бутылок и зеркала для попугайчиков. Ирочка, а товаром можно?

— Каким товаром?

— Любым. Я могу дать на депутата нержавейку, гвозди, ванны…

Тут раздался скрип гравия под скатами подъехавшей машины и девушка испуганно бросилась к окну:

— О, боже, Павлик... Это муж!

Шеф «Монако» неторопливо вынул носовой платок, как испытан­ное средство для деликатной паузы в беседе, дающей время на обду­мывание, но затем сообразил, что налицо совсем другая ситуация и, наконец, очнувшись от прострации и отбросив всякий этикет, залез под широкую арабскую кровать. «Бедный Алик! — произнеслось в помут­невшем сознании Берлянчика. — У него любовь всегда рука об руку с опасностью: то прокурор, то этот Павлик...» Додик видел, как де­вушка мечется по комнате, не зная на что решиться, и в его изму­ченной страхом и недугом груди пробудилось сострадание, в котором, однако, шевелились бесы тех легкомысленных порывов, что в юности носили его по Дерибасовской в погоне за голубоглазыми москвичками. Он вышел из своего укрытия и, пошатываясь от слабости, тихо, но галантно произнёс:

— Прошу, мадам! — и с этими словами он учтиво поклонился и дрожащими руками распахнул створки своего убежища.

— Кто вы?! — вскричала молодая женщина, в страхе принимая это приглашение.

Запах нежной девичьей кожи и духов «Paloma Picaso» в темно­те узкого пространства сразу вывели Берлянчика из предкоматозного состояния.

— Профессор Берлянчик. Советник Президента.

— По каким вопросам?

— Вокально-экономическим, мадам. Ха-ха! Это мы так шутим в президентской канцелярии... Вы что-нибудь слышали об акустическом детекторе Лю-Синя? Нет? О! Он даёт криминальную оценку любому предложению, с которым фирмы обращаются в правительство. Так вот я руковожу этим экспертным отделом! Президент доверил мне…

— Тише, умоляю вас! Они идут сюда!

— Мерзавцы! Мафия! Мы отказали им в кредите, и они решили расправиться со мной… Мадам, я вынужден покинуть вас. Вы разре­шите вас поцеловать?

— Нет, нет, не трогайте меня…

— Прощальный поцелуй, мадам! — взмолился Додик. — Может быть, последний в жизни!

Наконец, выклянчив у земного бытия последние крохи благо­склонности, Берлянчик вывалился из стенного шкафа и развалился на полу. «Мерзавец! — услыхал он перепуганный шёпот Горчака. — Вытри губы. У тебя всё лицо в помаде...» Берлянчик натянул пальцами ру­кав пижамы и некрасивым жестом беспризорного провёл им по лицу, но тут же смежил веки и громко застонал: в комнату вошли два его ноч­ных мучителя. Они подхватили Додика под мышки и вынесли его в гос­тиную, где, развалившись на диване, под торшером, сидел ещё один, хмурый и ироничный господин.

— Мсье Берлянчик, — произнёс он с едва различимым подхватом воздуха, так, словно возвращал тот его избыток, что не превратился в звук. — Что у вас на лице — кровь иди помада?

— Помада, — простонал Берлянчик. — Это Лиза, моя жена…

— Да? Она навестила вас на даче?

— Нет, в больнице… Я вечером не обратил внимания на это, а ночью ваши коллеги доставили меня сюда.

— Ах, вот как! Ну, будем надеяться, что это не поминальный поцелуй... Правда, господин Берлянчик? Вы сейчас подпишите кое-какие документы, и ваша Лиза снова поцелует вас.

— Хорошо, я стану нищим, но в ваших ли интересах, господа?

— В наших, в наших.

— Подумайте! Ведь «Лотерея любви» — это тупиковый бизнес. За ним нет других возможностей, как ещё раз обнажить девчонок под романс «Во поле берёзонька стояла», а я вам предлагаю нераспахан­ное поле...

— Что же, господин Берлянчик?

— Школу гениев! Клуб талантов! Своих Ойстрахов и Бальзаков!

Тут по знаку собеседника Берлянчику влепили оплеуху, и он грохнулся на пол.