В одной долине, недалеко от Аберана, повстречался я с двумя конными ратниками, которые меня остановили и начали расспрашивать, откуда я, куда иду и зачем? Я объяснил им откровенно обо всём, что со мной случилось, и, по их ответам, должен был думать, что моя несчастная, чистая как золото, супруга досталась в руки грозному и развратному тирану. Негодование овладело мною, и я стал горько роптать на их военачальника, который, вопреки всем законам, потворствует разбою и присваивает себе чужую жену:
– Вы, мусульмане, не ставите женщин ни в фальшивую полушку. Наконец, мы люди, а не собаки! Хотя мы и армяне, но всё те же создания аллаховы и подданные одного шаха.
Ратники захохотали и с жестокою насмешкою отвечали мне, что если я ищу женщины, которая однажды попалась в гарем сардара, то лучше бы я пошёл стрелять лисиц в небе.
Меня не устрашил такой бессовестный ответ, и, полагаясь на провидение, которое не оставит меня в этом святом деле без своей небесной защиты, я направил шаги свои к Аберану, где сардар стоял тогда лагерем. Стан гремел ещё славою блистательной победы, одержанной над неприятелем в нашей деревне. Головы тридцати несчастных русских сложены были в несколько груд перед палаткою сардара. Он в то время велел солить их, в предположении представить шаху, который никогда не поверит известию о победе, пока не увидит голов. Но вскоре затем прискакал курьер с русской границы с донесением, что неприятель, узнав о ночном нападении на Гевмишлю, двинулся вперёд так быстро, что, без сомнения, лагерь будет атакован ещё до наступления ночи. Я знал, что донесение было ложное, потому что русские не трогались с места и тем менее были в состоянии поспеть от границы к Аберану вслед за курьером; за всем тем оно произвело над сардаром и его ратью удивительное действие. Торжество мгновенно превратилось в уныние, и зрелище, представившееся моим взорам, превосходит пределы воображения. Сардар отдал приказ немедленно снять лагерь и отступить к Эривани. Палатки падали, лошади нагружались – крик, визг, беготня, – лошади и верблюды, люди и пушки – всё вдруг пришло в движение, или, лучше, в беспорядок, и часа через два лагерь исчез из Аберана.