Похождения Христиана Христиановича Виольдамура и его Аршета

Надобно знать, что губернатор, при отъезде из собрания, когда Прибаутка провожал его будто из своего дома, сказал ему шутя -- но при посторонних людях: "Должно, однако же, признаться, Степан Степанович, что вы мастерски умеете устроить все, за что ни возьметесь!" Прибаутка был в совершенном отчаянии; этого он проглотить не мог -- так вот и стало поперек горла. Прибаутка был суетлив только от желания услужить всякому, сделать всем угодное, а неосторожное выражение относительно месяца и звезд могло сорваться у него с языка разве только в такую отчаянную минуту. Он был криклив и очень храбр -- как истинно доблестный муж -- только в чистом поле, то есть на заячьей травле; впрочем же, хотя язык у него и разгуливал не на привязи, а на свободе, но он говорил всегда только приятное другим, особенно начальству, и даже нередко, в присутствии очень уважительных особ, изъяснялся не иначе -- как шепотом. Такая была у него счастливая натура, как он выражался, и поэтому легко можно себе представить, сколько беспокоила его неудача концерта, в каком разладе несчастье это было со счастливою его натурой!

Сумбурцы и сами по себе, по телосложению своему, были довольно склонны к негодованию, и, уподобляясь некоторым образом знаменитой породе птиц, которая, если верить народному преданию, удостоилась чести попадать иногда во французские супы 1812 года, Сумбурцы наши, говорю, охотнее всего заклевывали лежачего, кого судьба или беда уже свалила с ног; поэтому немудрено, что они ужасались с большим усердием и наперехват рассказывали в этот вечер и на другой день тьму предосудительных подробностей о житье-бытье бедного Христиана. Откуда ж эти вести явились в такой скорости и каким образом разразились они над человеком, о котором до этого говорили одно только добро, которым не могли натешиться, нарадоваться и надивиться? Откуда вести эти, спросите вы? Мудрено, доброхотные читатели, показать вам все это документально и фундаментально; позорный временник Сумбура составлялся как-то сам собою, изредка только заметны были чьи-нибудь особенные труды -- и сочинители из скромности не выставляли под статьями своих имен. Изустный листок этот летал скорее голубиной почты, из двери в дверь, из окна в окно -- возвращался по нескольку раз к хозяину своему с приписью, отметками и пояснениями -- и горе смертному, над которым эта стая знаменитой породы пернатых единогласно прокаркает столь приятный и всем знакомый припев свой -- тут хоть смейся, хоть плачь, хоть сердись, хоть оправдывайся, хоть, пожалуй, по носу ударь щелчком наянливую вещунью, все одно; будь благонадежен, ты у них в дураках. Тут речь не о том, виноват ли ты, не виноват; что им до твоей вины!-- вот, например, подвижная копна, Клячев, хозяин дома, где живет Виольдамур: просто вор и мошенник -- если не разбойник; вы услышите иногда в Сумбуре, что это постыдное дело, за которое-де бог и государь когда-нибудь накажут; но этим все оканчивается, и Клячеву отворены все ворота и двери, его встречают с улыбкою, подают ему руку, ожидают в один и тот же вечер в трех домах на вист. Заглазно скажут иногда словцо другое не в пользу его,-- кто-нибудь заметит, что это уже дело известное и об этом толковать нечего, это не новость, но житью-бытью Клячева это не вредит, он все тот же, и шумных разговоров, жарких прений об нем в городе не бывает. А если, боже упаси, молодой человек не пойдет прямо и без оглядки в брачные тенета, обнюхает их сперва и выйдет лицом к лицу на загонщиков или в крайности пойдет на пролом и изорвет снасти -- если затронет, в случае, смешную и слабую сторону Сумбурцев, назовет глупость, пошлость и подлость так, как она тут напечатана; если по вине или без вины своей оступится на скользком, лощеном паркете условных светских приличий и сумбурских обычаев -- тогда кончено все; за ауканьем и гагаканьем голосу не услышишь: ни чужого ни своего -- и Клячев, в сравнении с вами, выйдет праведник.

В отчаянном расположении Христиан прибежал домой; он приветствовал на этом перепутьи объезжающие его дрожки и коляски резким и звучным а-чхи! и этим же самым восклицанием вызвал испитого, сонного Сеньку своего из-за перегородки, куда этот забрался было всхрапнуть заблаговременно, надеясь на продолжительное отсутствие своего барина. Не удивляйтесь, мимоходом сказать, питейным качествам наемного наперсника Виольдамура: в губерниях у нас нет других; все барские отпущенники либо оброчники, и все это радеет свыше средств и способов своих более о питии, чем о яствах. Последнее не уйдет; известно, что у нас в России никто не просиживал и одного дня без хлеба; об нем, стало быть, и заботиться нечего, а все старание, все заботы обращаются на питейное.