Похождения одного матроса

– Хватит… Да мне что-то и есть не хочется.

– Ну, так я еще съем кусочек.

Скоро арбуз и хлеб были покончены, и тогда Вася спросил:

– А ты что такой невеселый, Максим?

– Веселья немного, паныч, в арестантах.

– В кандалах больно?

– В неволе погано, паныч… И на службе было тошно, а в арестантах еще тошнее.

– Ты был солдатом или матросом?

– Матросом, паныч, в сорок втором экипаже служил…

Может, слыхали про капитана первого ранга Богатова…

Он у нас был командиром корабля «Тартарархов».

– Я его знаю… Он у нас бывает… Такой толстый, с большим пузом…

– Так из-за этого самого человека я и в арестанты попал.

Нехай ему на том свете попомнится за то, что он меня несчастным сделал.

– Что ж ты, нагрубил ему?

– То-то… нагрубил… Я, паныч, был матрос тихий, смирный, а он довел меня до затмения… Так сек, что и не дай боже!

– За что же?

– А за все. И винно и безвинно… За флотскую часть.

Два раза в гошпитале из-за его лежал… Ну, душа и не стерпела… Назвал его злодеем… Злодей и есть… И засудили меня, паныч. Гоняли скрозь строй, а потом в арестанты… Уж лучше было бы потерпеть… Может, от этого человека избавился и к другому бы попал – не такому злодею. По крайности в матросах все-таки на воле жил… А

тут, сами знаете, паныч, какая есть арестантская доля…

хоть пропадай с тоски… И всякий может тобой помыкать… Известно – арестант, – прибавил с грустною усмешкой Максим.

Вася, слушавший Максима с глубоким участием, после нескольких секунд раздумья, проговорил с самым решительным видом:

– Так отчего ты, Максим, не убежишь, если тебе так нехорошо?

Радостный огонек блеснул в глазах арестанта при этих словах, и он ответил:

– А вы как думаете?. Давно убег бы, коли б можно было, паныч… Пошел бы до своей стороны.

– А где твоя сторона?

– В Каменец-Подольской губернии… Может, слыхали

– город Проскуров… Так от него верстов десять наша деревня. Поглядел бы на мать да на батьку и пошел бы за австрийскую границу шукать доли! – продолжал Максим взволнованным шепотом, весь оживившийся и словно бы невольно высказывая свою давно лелеянную заветную мечту о побеге. – Только вы смотрите, паныч, никому не сказывайте насчет того, что я вам говорю, а то меня до смерти засекут! – прибавил Максим и словно бы испугался, что поверил свою тайну барчуку. Долго ли ему разболтать?

Вася торжественно перекрестился и со слезами на глазах объявил, что ни одна душа не узнает о том, что говорил

Максим. Он может быть спокоен, что за него Максима не высекут. Хоть он и маленький, а держать слово умеет.

И когда Максим, по-видимому, успокоился этим уверением, Вася, и сам внезапно увлеченный мыслью о побеге

Максима за австрийскую границу, о которой, впрочем, имел очень смутное понятие, продолжал таинственно, серьезным тоном заговорщика:

– Ты говоришь, что нельзя убежать, а я думаю, что очень даже легко.

– А как же, паныч? – с ласковою улыбкой спросил

Максим.

– А ты разбей здесь у нас в саду кандалы… Я тебе молоток принесу, а потом перелезь через стену да и беги за австрийскую границу.

Максим печально усмехнулся.

– В арестантской-то одеже? Да меня зараз поймают.

– А ты ночью.

– Ночью с блокшивы не убечь… Мы за железными запорами, да и часовые пристрелят…

Возбужденное лицо Васи омрачилось… И он печально произнес:

– Значит, так и нельзя убежать?

Арестант не отвечал и как-то напряженно молчал. Казалось, будто какая-то мысль озарила его, и его худое бледное лицо вдруг стало необыкновенно возбужденным, а глаза загорелись огоньком. Он как-то пытливо и тревожно глядел на мальчика, точно хотел проникнуть в его душу, точно хотел что-то сказать и не решался.

– Что ж ты молчишь, Максим? Или боишься, что я тебя выдам? – обиженно промолвил Вася.

– Нет, паныч… Вы не обидите арестанта… В вас душа добрая! – сказал уверенно и серьезно Максим и, словно решившись на что-то очень для него важное, прибавил почти шепотом: – А насчет того, чтобы убечь, так оно можно, только не так, как вы говорите, паныч.

– А как?

– Коли б, примерно, достать платье.

– Какое?

– Женское, скажем, такое, как ваша нянька носит.

– Женское? – повторил мальчик.

– Да, и, примерно, платок бабий на голову… Тогда можно бы убечь!

Вася на секунду задумался и вслед за тем решительно проговорил:

– Я тебе принесу нянино платье и платок.

– Вы принесете… паныч?

От волнения он не мог продолжать и, вдруг схватив руку Васи, прижал ее к губам и покрыл поцелуями.

В ответ Вася крепко поцеловал арестанта.

– Как же вы это сделаете?. А как поймают…

– Не бойся, Максим… Никто не поймает… Я ловко это сделаю, когда все будут спать. Только куда его положить?

– А сюда… под виноградник. Да накройте его листом, чтобы не видно было.

– А то не прикрыть ли землей? Как ты думаешь, Максим? – с серьезным, деловым видом спрашивал Вася.

– Нет, что уж вам трудиться, паныч; довольно и листом.

Сюда никто и не заглянет.

– Ну, ладно. А я завтра рано-рано утром все сюда принесу. А то еще лучше ночью… Я не побоюсь ночью в сад идти. Чего бояться?

– Благослови вас боже, милый паныч. Я буду век за вас молиться.

– Эй! На работу! – донесся издали голос конвойного.