— А для чего вы в комнату ко мне рвались? Ха-ха…
— Да рази я посмею? Хе-хе… — Так уж и не рвались?
— Да рази я…
— Нет, нет, я положительно знаю… А зачем вы… Может, вы что спросить хотели? Спрашивайте… Да ну же…
Она и закричать может. И укусит, поди. И вдруг он увидел, как его рука начала вытягиваться, вытягиваться, и вытянулась, подобно змее, и поползла по столу, огибая самовар, чашки, сахарницу, гору ватрушек, к ней, к ее белому локотку, ухватила, сжала всеми пальцами (ах, ты мышка!), потянула за собой ее белую руку, упирающуюся, слабеющую…
И тут уже знакомые электрические разряды вспыхнули, легкое потрескивание пронеслось по гостиной, голубые искры озарили все вокруг.
— У вас глаза, как у беса, — засмеялась она и запрокинула голову, выставляя белую шейку. И тотчас его рука, минуя все препятствия, поползла, поползла, и прикоснулась к этой шейке, и придавила ее слегка…
— Лямур? — поинтересовался он.
— Вот вы и по-французски говорите, — вздохнула она, отхлебывая чай, а меня маменька хотела учить, все хотела, хотела, да померла.
— Когда я жил в доме князя Долгорукова…
— Как же вы так одиноки? У вас и имение, и французский знаете…
«А этот-то, наш, неужто и в самом деле с графом кофей пьет? Неужто в графской карете воротится?..»
— Да и в Туле вам можно подходящую партию сыскать, — продолжала Дася почти шепотом. — Хотите?.. Хотите?.. Хотите?.. — И все это зашелестело, зашуршало, ударилось о стены, отлетело, поплыло: «Хотите?.. Хотите?.. Хотите?..» — Зачем это мужчины к одиноким женщинам в комнаты рвутся, а? Как вы думаете?..
— Зачем? Зачем? — будто бы не понял Шипов. — Куда они? Зачем?
— А может, вы и не рвались в дверь? — еще тише спросила она.
— Рвался, сударыня, — сказал он едва слышно. — Не велите казнить…
— А дверь-то не закрыта, — засмеялась она. — Или вы к Настасье рвались?..
«Подхожу, руки, шерше ля фам, за спину, целую в губки: Дасичка, голубушка, те-те-те-те-те… Чего сказать? Да ты постой да погоди, Дася, Дарья Сергеевна! Али я одиночества вашего не вижу?.. Да поди ж сюда… У меня вон забот сколько, но я, бон суар, всегда… У меня на шее вон подполковник Шеншин сидит, совсем антре…»
— Когда же ваш Амадей вернется? — вдруг голосом Шеншина спросила Дася.
— Ваше высокоблагородие, — сказал Шипов потерянно, — не велите наказывать.
Она засмеялась сильнее прежнего, сильнее прежнем запрокинув головку, смеялась и никак не могла успокоиться.
Тут он вскочил, и просеменил вокруг стола, и вот уже стоял возле нее, вдыхая аромат пудры, духов и раскаленной ее души, прикоснулся ладонями к ее плечам, она забилась сильнее, слезы брызнули из глаз, ровно сок спелого яблока, а смех все не унимался…
«Настасью бы не разбудить!» — подумал он и обхватил ее, и тотчас две белые руки взлетели и скрестились у него за спиной. — «Вот так Дася! Забавница… Куды Матрене-то! Огонь не тот…»
— Чашку не разбейте, мужлан, — простонала она из-под его бакенбард и снова засмеялась, но рук своих не отвела.
Не выпуская добычи, вместе с нею Шипов взлетел к потолку, потом медленно опустился и полетел по комнате, то взмывая снова, то снижаясь к самому столу, к пламени свечи, обжигаясь, среди электрических разрядов и голубого сияния, касающегося их щек, рук, волос; рушилась гора ватрушек; гулко гудел пустой самовар; звенели чашки…
— Ах, — выдохнула она, отлипая, отталкивая его, — мужик, чудовище, да разве так можно? — И замурлыкала: — Уже ночь на дворе, да? А?.. Не боитесь, что я кричать начну? Нет?..
— Да нет же, нет! — крикнул Шипов, сгорая. — Теперь тре жоли?.. Ли-ли?.. Лю-лво?.. Ля-ля?.. — И успел подумать: «Подождешь, ваше высокоблагородие!»
— Ах, не надо, убирайтесь!.. Какой вы, в самом деле…
— Ле-ле-ле… А шейка на что-с?
— Вы меня любите, безумец?
— Те-те-те…
Вдруг плечи ее затряслись, показались слезы, она прорыдала из-под скомканного платочка.
— А он-то, он… Вам не жалко его? Не жалко?
— Ко-ко-ко! А губки на что-с?
Он отскочил от нее и залюбовался, как она, благородная, простирает к нему руки — зовет. И тут свеча замигала, заполошилась, понеслась вон, и она — за свечою, и Шипов помчался следом, стараясь не отставать, туда, к ее таинственной спальне… И когда она, влетев в распахнутую дверь, остановилась там, озаренная пламенем, и поманила его, смеясь и плача… появился Амадей Гирос, вернувшийся из Ясной Поляны.
Дверь спальни тотчас захлопнулась. Наступила тишина.
— А я на двор собрался, Амадеюшка, — объяснил Шипов, подпрыгивая на месте. — Час-то поздний.
Рассказ Амадея Гироса