Похождения Стахия

Бьерн не раз объяснял волонтеру смысл этих картин, но тот объяснения пропустил мимо ушей. Считал, что весь этот алхимический маскарад нужен шведу, чтобы скрыть свое главное дело, свой гешефт, потому и сам остерегался, чтобы посторонние не вторглись ненароком в амбар. Швед гнал противозаконно, а потому и тайно, разную водочку. И веселое это занятие приносило ему немалый доход. А также в своем лабораториуме делал свечи, варил ароматное мыло. Но, прежде чем стать ароматным, варево распространяло по лабораториуму и близ него такую вонь, что не всякий из допущенных даже решался навестить алхимика.

«Вот кого следовало бы прозвать Фурцелем», – подумал волонтер и привычно зажал нос.

– Живой! – обрадовался Бьерн, не обратил внимания на невежливый жест гостя. – Я говорил! Девки тебя хоронить. Плакали.

– Что со мной поделается!

Волонтер следом за хозяином спустился на глинобитный пол. Лестница из семи истертых каменных ступенек упиралась в него.

– О! Не говори так! – Бьерн сдернул с гвоздя некогда белый «гостевой» халат, стал напяливать его на волонтера, проявлять гостеприимство. – Каждый день тут убивают. Сам знаешь. Разбойники. Драк много. Разгул!

При Петре порядка больше. Но он есть злодей. Хорошо ты не жил тогда в Переяславле. Теперь хуже стало. Когда вельможи делят власть, не до порядка!

Он, наконец, справился с халатом. Волонтер не пытался помогать ему: вспомнил, по ритуалу алхимиков адепт облачает новичка.

– Приступим? – Бьерн лукаво ухмыльнулся и подвинул к столу еще одну высокую скамеечку.

– Так вроде бы утро, – из вежливости засомневался волонтер, – да и не завтракал я…

– О-о! Нет проблем! – Бьерн засуетился, загремел на печи какими-то посудинами. В них что-то булькало и нестерпимо воняло. – Сейчас. – Он принялся разбивать о край закопченной сковородки яйца. Как фокусник, вытаскивал их чуть ли не из рукава. – Десятка хватит? Еще огурцов, лучку.

Он метнулся к одному из белых висячих шкафчиков, выхватил пару огурцов и пучок переросшего, вырванного с корнем лука. Комочки земли посыпались на стол, на пол. Волонтер осуждающе покачал головой.

– О-о! Земля не есть плохо, – успокоил Бьерн. – Великий Аристотель учил: все сущее образуют четыре стихии: огонь, земля, воздух и вода. Сними скорей сковородку! Ставь прямо на стол.

Волонтер послушно плюхнул чумазую посудину на мрамор столешницы. «Не иначе как мрамор с Лазаревского кладбища», – подумал без угрызения совести. Какие могут быть угрызения, когда глазунья соблазнительна на вид, а благоуханье жареного смальца изгнало из лабораториума всю вонь. Скорее бы испробовать кушанье, все равно, где оно будет, – на столе ли, на скамье или на бывшей могильной плите. И то, что Бьерн не стал мыть огурцы и припорошенный землей лук, тоже не смутило. Сам предпочитал не мыть, а обтирать овощи, преимущественно рукавом.

Между тем на столе появились миски, ложки и две стопки, всклянь наполненные мутной жидкостью.

– Ску! – провозгласил Бьерн, подняв стопку.

Волонтер знал, что эта здравица означает «череп».

Древние предки шведа, викинги, варяги, пили на пирах из вражеских черепов и желали своим соратникам, чтобы черепов становилось больше.

– Ску! – отозвался он скорее из озорства, чем из вежливости. А нравилась ему русская здравица «будьте здоровы».

Большей мерзости, чем отведанное питье, ему пробовать не доводилось.

– Ну? – Бьерн ждал похвалы. Волонтер лишь промычал: едва переводил дух.

– Два дня назад его пить было нельзя.

– Охотно верю, – буркнул волонтер, досадуя, что хозяин не держит хлеба. Такую пакость яичницей не заешь. Хоть бы корочку понюхать.

– Так это ж не из китайского арака, – обиделся Бьерн, – из русского можжевельника. Да и мне ли тягаться с вашими тайными виноделами! – Бьерн перешел на шведский. – Винокурение шведы переняли у вас, русских, всего два века назад, а до того перебивались какой-то сивухой. Но данный «бреннвин» ямщики здесь пьют и похваливают. Говорят: «Забористое пойло!»

– Что забористое, то забористое!

– Может, это лучше? – Бьерн налил в стопки новой жидкости.

«Это» действительно оказалось лучше, следующее – еще лучше. Затем выкушали пунш, отменный. Недаром говорится: первая рюмка колом, вторая соколом, остальные мелками пташками.

– Порядок там, где сильная власть, – изрядно захмелевший Бьерн опять пустился в рассуждения о власти. – Борьба за российский трон кончилась. Твоя герцогиня, эта курляндская затворница, сумела всех перехитрить, и родовитую знать, и худородных выскочек. – Он засмеялся. – А главный авантюрьер перехитрил себя сам, Алексашка Меншиков, и помер в Березове.

– У нас нет причин жалеть о нем, Бьерн. И все-таки выпьем за упокой его души.

Они согласно выпили что-то, уже не различая вкуса.

– Меншиков, у-у! Это такая бестия! Помнишь, под Полтавой? – попытался волонтер развить тему. Но Бьерн не хотел вспоминать Полтаву. Его интересовали теперь те российские события, в каких он не участвовал и какие можно было оценить со стороны.