Похождения Стахия

– Будь счастлива, Птаха серая, – шепнул Петр в темноту, весьма довольный собой, и, улегшись в постель, тотчас же уснул.

Ночь пролетела незаметно. Волонтер со спокойной душой передал дежурство сменщику и отправился к себе в Борки досыпать.

Глава XIII Дар императрицы

Над Борками зарядил несильный, однако упорный дождь. Покрыл лужами дорогу. Они вскипали крупными пузырями – жди долгого ненастья. Солдатка Акилина упрятала своего петуха в сенцы. А дочку схоронить от непогоды не смогла. Лишь завечерело, по мокрым лопухам, по осклизлым грядкам помчалась Мастридия к соседу. У его крылечка ненароком оттолкнула кого-то уж больно тучного. Этот кто-то, то ли мужик, то ли баба, с головы до ног обернулся мешком. Борковские укрывались в дождь мешками – дело обычное. Даже нарочно два-три новых мешка не сшивали сбоку, чтобы ловчее было напялить кулем на голову. Исправляя свою оплошность, учтивая Мастридия придержала дверь и поздоровалась. Ей показалось, что под кулем схоронился незнакомый мужик. Тот на приветствие не ответил. Смешно затоптался перед дверью, примерялся, каким боком в нее протиснуться, и вдруг пропел тонким голосом Гликерии:

– Ужик, ужик, выдь ко мне и возьми меня!

– Ой! – обрадовалась Мастридия. – Гликерия! Да как же это ты? Да почему же? – тоже затопталась на крылечке, не знала, как обнять Гликерию и стоит ли ее обнимать. Едва не плюхнулась в чернобыльник.

– Оставь парням свои нежности! – разрешила ее сомнения Гликерия. – И кликни Стахия. Видишь, никак не войду! – пояснила зло, будто хозяин с той стороны подпер дверь ухватом.

У волонтера, несмотря на непогоду, а может, благодаря ей было полно народу. Все кинулись выручать Гликерию. Швед схватил ее за руку. Студент завопил истошно:

– Крышу, Стахий, разбирай! Крышу! Или раму давай выставим. Окно пошире двери будет.

Девки борковские тоже что-то советовали, теснились в сенцах, за мужиками.

– Устроила смотрины, – буркнул волонтер. – А ну, скидывай свой сноп!

– Счас! – Гликерия потуже обернулась мешком, сжалась вся – и очутилась в сенях, а там – и в горнице.

Все шумно заняли свои места. Гликерия в мокром мешке осталась у двери.

– И чего это ты переполох устроила? – спросила Лукия, не глядя на нее, ласково поглаживала булыжник на указательном пальце.

– Соскучилась! – подсказала Евсевия. – Встречи торжественной захотела. Как в Москву-то съездила?

Гликерия молча сдернула мешок. Он шлепнулся за ее спиной. Глазам собравшихся предстало платье. Роскошное платье. Такого отродясь они не видывали. Не было такого ни у воеводши, ни у невестки воеводы, ни у выскочки подьячихи.

– О-о! – вырвалось у шведа.

В нищей деревенской лачуге красовалось богатейшее платье. Но… Но… несомненно – с чужого плеча. Гликерию это платье обнажало своим непомерным декольте. Нескромный взгляд мог углядеть через него черные чулки. У правого дырка на колене. Должно быть, помня о ней, Гликерия постаралась уменьшить декольте старым шарфиком неопределенного цвета и гривной из ярко-желтого металла. Медь была, наверное. Не мог же золотым оказаться широкий обруч на ее цыплячьей шейке. Гривна и шарфик существовали сами по себе, отдельно от платья. Привлекли внимание всех лишь на миг, как досадная помеха. Взоры вновь обратились к небывалому царскому наряду.

– Откуда? – грянул слаженно женский хор. Мужчины онемели от восторга.

– Императрица подарила, – проронила небрежно Гликерия и чуть колыхнула лиловой юбкой. Она была необъятна, как царь-колокол, и на вид также тяжела.

– Императрица? – выдохнули мужчины и встали по стойке «смирно».

– Господи боже мой! Ты видела Анну? – вскричал волонтер.

– Само собой, – ухмыльнулась Гликерия и поправила крупный аметист на груди. Весь лиф чудесного платья покрывали разновеликие аметисты. Висели дождинками на шелковых нитках. Позванивали мартовской капелью.

– Не тяни душу – рассказывай! Да ты садись, садись! – Волонтер поспешно подволок табуретку.

– Юбку измажу, – сказала Гликерия и окинула всех прямо-таки царственным взглядом. – Постою. При дворе не принято, чтобы сказитель сидел.

– Так то ж перед царицей! А табурет я сейчас вытру.

Но Гликерия остановила волонтера величественным жестом, видимо, подсмотренным у императрицы, сказала назидательно:

– Говорящий должен уважать публику. Сказители при дворе все стоят, и стар и млад. А ведь порой говорят по несколько часов. Правда, одна старушка как-то сомлела и на пол грохнулась. С тех пор немощные сказывают из таких маленьких… Не помню, как называются. Ну вроде церковных стасидий. О подлокотники опираются там, но не сидят. Нет!

Сидящие заерзали на скамейках, почувствовали себя неуютно, но и встать не решились. Волонтер застыл у табуретки, как у шлагбаума.

– Да вы не смущайтесь! – успокоила Гликерия. – Я девка здоровущая, хоть сутки простою. Стахий вон знает.

«Здоровущая девка, – подумал он, – а у самой нос заострился, как у покойницы, и лицо посерело. И выглядывает из этого наряда засохшим стебельком. Зачем только надела?»