Похождения Вани Житного, или Волшебный мел

Оба его спутника надулись и перестали разговаривать промеж собой. А Ване всё это казалось сущей ерундой. Он был теперь совершенно уверен, что Василиса Гордеевна — его родная бабушка. Мамку его зовут Валентиной — до чего певучее имя! Вален–ти–на–а–а! Но сердце его всё-таки было не на месте: что же с ней случилось? Где она? Жива, нет ли? Помнит ли о своём брошенном на вокзале сыне?

А лес вокруг постепенно менялся: потемнел, появились ели, поросшие седым мхом, дорога превратилась в тропу, после в стёжку, которая петляла среди сплошного уже ельника. Бурые иглы усыпали тропинку в несколько слоёв, так что нога утопала в них, как в болоте. Ели стояли могучие, перекрывая своими лапами тропу, приходилось нырять под них, а стёжка кружила, морочила путникам головы, казала уже хоженные места. И солнце–яйцо, за ходьбой незаметно, валилось за лес. И птицы вдруг примолкли.

Перкун шел посерёдке, Ваня замыкающим. Шишок, шедший вожатым, вдруг остановился, сделав знак: постойте, дескать… Поднял палец и стал прислушиваться. Пытается унюхать верный путь? Потом рукой махнул — послышалось. Когда во второй раз Шишок остановился, дескать: «Ничего не слышите?» — Ваня спросил: «А чего там?»

— Шаги вроде…

— Ка–кие шаги? — просипел Перкун.

— Великанская курица на землю сошла — тебя высматриват…

— Ладно вам, — рассердился уже Ваня. — Ровно маленькие.

Ваня теперь шёл, напрягая слух, и ему тоже стало казаться, что чьи-то сторожкие шаги раздаются за спиной. Он резко останавливался, прислушивался — и ничего не слышал. Это Шишок с Перкуном двигались впереди. Когда Перкун, хлопая крыльями, прокукарекал и сообщил, что московское время восемнадцать часов, все оживились, показалось, будто в деревне они и бояться нечего. Но теперь Перкуну стало блазниться[21], он говорил:

— Вот чую волка… Пахнет серым… Тут он где-то, неподалёку…

Ваня вздрогнул.

— Лешак тя забери! — воскликнул Шишок. — Подумаешь, невидаль какая — волк… Ежели что, драться будем!

— Ну да, — попытался пошутить Ваня, — ты его так покусаешь, что он живо убежит, поджавши хвост.

— У меня шпоры подлиннее волчьих клыков будут, — крикнул Перкун, обращаясь к непроглядным зарослям и выкатывая грудь, как камазовское колесо.

— Не волка бояться надо, — говорил Шишок, — что-то тут другое… Не то что-то…

Вдруг из-под самых его ног взлетела, захлопав крыльями, чёрная птица.

— Тьфу, — сплюнул Шишок — Дурной знак. Ты не потерял ли, хозяин, одолень–траву-то?

Ваня быстро нащупал ладонку — на месте. Если бы её не было — уж давно бы сенная лихорадка прицепилась к нему. Шёл теперь, крепко вцепившись в ладонку одной рукой. А Шишок вдруг резко остановился, так что Перкун налетел на него и закудахтал.

— Сухое дерево! — воскликнул Шишок, показывая пальцем. — Я ж его, когда Перо кукарекнул, приметил. И опять оно тут стоит… Это чего такое? Кругами мы ходим. Лешак нас водит… Али мы дорогу ему перешли?! Тогда совсем худо дело…

Ваня поглядел: и правда это дерево уже попадалось им на пути, вершина его обломилась и походила на стрелу, которая указывает направление — куда-то туда, в самую чащобу.

Шишок переобул ботинки — левый на правую ногу, а правый на левую, и Ване велел сделать так же. Дескать, сейчас запутаем лешака, ежели это его проделки, и окажемся на другом пути.

Только Ваня сел переобуваться, как вдруг откуда ни возьмись налетел вихрь, закружил вокруг них, Шишок бросился к Ване с криком: «Хозяин, держись за меня!» Ваня попытался приблизиться к Шишку, но не смог, что-то тянуло его в противоположную сторону. Перкун изо всех сил хлопал крыльями, борясь с ветром.

Ваня воочию видел вихревые потоки, которые белой проволокой вились вокруг него, вдруг вихрь размахнулся — и подбросил его вверх, к верхушкам деревьев. Мальчик видел, как собственные сандалии кружатся над ним. В рот сунулся воздушный кулак, так что Ваня, хоть и криком кричал, а ничего слышно не было. Последнее, что он увидел сквозь залепивший глаза ветер, был Шишок, он ничком лежал внизу, на тропе, рассекавшей лес надвое, балалайка валялась далеко в стороне, а Перкуна нигде не было.