Похождения Вани Житного, или Волшебный мел

При скупом свете фонарика все увидели, что в кресле пилота кто-то сидит… Спиной к ним. Неужто мёртвый фриц!.. Ваня зажмурился — только этого ещё не хватало! Но по кабине раскатился вдруг такой храп, что сомневаться в том, что в кресле не мертвяк, не приходилось. Шишок подплыл к креслу с одной стороны, Ваня с Перкуном — с другой… Шишок направил фонарик в лицо «пилота» — и все увидали толстого бородатого мужика, спящего с разинутым ртом. Струйка воды то втягивалась внутрь, то выбулькивала наружу, и в этом водном вихрике резвилась стайка крошечных мальков, то заплывая в раззявленный рот, то на большой скорости выметаясь наружу. На голове мужика сидела немецкая рогатая каска, вся перевитая водорослями. Мужик был в кафтане такого же цвета, как пиджак нового русского, кафтан не застёгивался — и над креслом возвышалось внушительное брюхо, одна рука лежала на вздымавшемся животе, и Ваня увидел, что ладонь у мужика, так же как у них, перепончатая. Из-под кафтана торчали голые ноги, тоже, конечно, с перепонками меж пальцев. Шишок направил свет фонарика в левый глаз мужику и гаркнул:

— Эй, свояк, хватит дрыхнуть, всю власть ведь проспишь!

Мужик открыл глаз, заслонился от света рукой, закашлялся — и выплюнул заигравшихся мальков.

— Тьфу, разбойники! — проводил взглядом разлетевшихся во все стороны рыбенят. Потом внимательно поглядел на каждого из окруживших пилотское кресло и, потянувшись, сказал:

— А я вас тут давно–о поджидаю… В выборах, что ли, участвовали?

— А ты, что ль, знаешь про выборы? — удивился Шишок.

— А как не знать! Я ж Водовик — всё должон знать, что в моей вотчине происходит.

Вопросы посыпались с трёх сторон:

— А как же ты позволил, чтоб тя в тюрьму засадили? А ещё хозяин называешься… — укоризненно говорил Шишок.

— Почему в реке эти двое утопленников заправляют? — интересовался Перкун.

— А кроме водяниц, которых мы видели, есть на дне ещё какие-нибудь тётеньки? — спрашивал Ваня.

Водовик замахал руками: «Погодите, погодите, не все сразу» — и, хитро поглядывая, сам стал спрашивать:

— А вот, скажем, кто знает, что эти циферки означают? — указал толстым пальцем на один из приборов на пульте управления.

Шишок глянул одним глазом:

— Из этих циферок следует, что горючего в самолёте под завязку. Видать, летел немец с какого-то аэродрома неподалёку…

— Согласен, — сказал Водовик. — Этот паразит Зигфрид дочку у меня из-под самого носа увёл!..

— Как это? — воскликнули все трое в один голос.

— А так!.. А вот, скажем, хватит этого бензину, чтоб до Эльбы–реки добраться?

Шишок, в удивлении расквасив губы, поглядел на показатели приборов, поскрёб в башке и кивнул:

— Должно хватить…

— А при чём тут Эльба–река? — спросил Перкун. Водовик же, не отвечая на вопрос, опять задал свой:

— А водочка-то где, которую Анфиса Гордеевна велела мне поставить, не отдали этим мазурикам? Без водочки не пойдёт разговор…

Друзья переглянулись: и как это Водовик про водку пронюхал! Шишок мигом стащил с плеч котомку и, перерыв содержимое, вытащил припасённые бутылки. Откупорив когтем по очереди все шесть бутылок, Водовик мигом выдулил их, смачно занюхал рукавом, — и пустые ёмкости, ровно живые рыбины, принялись кружить вокруг его головы. Понаблюдав за их движениями, Водовик переловил их одну за другой и сунул Шишку:

— На, сдашь на земле стеклотару. А то мало мне тут сору-то всякого…

Шишок засунул пустые бутылки в котомку, которая была теперь лёгонькой. Водовик же пригорюнился, подпёр рукой толстобородую щёку и начал наконец свой рассказ:

— Э–эх! Говорится ведь, силён, как вода, а глуп, как дитя, — так это про меня! Явился этот Зигфрид к нам, не как все другие протчие — с земли, а — с самих небес! Ну и… Каюсь, сам вначале стал его привечать, больно мне интересно было, как там, скажем, жизнь проходит в Неметчине… Как он летать выучился, и всё такое протчее… Да и любезен он был сверх всякой меры, всё bitte-dritte, всё улыбается, угодить хочет. Фляжечка у него была, а в фляжке… ну, впрочем, про это не буду… И ни бельмеса этот небесный Зигфрид не мог по–нашему сказать. Всё только — я да я… Якала. Но я, скажем, надежды не терял, думаю, выучится же он когда-нибудь по русски балакать, времени-то у нас — целая вечность. Тогда и погуторим…