Похождения Жиль Бласа из Сантильяны

Любовь, которую я питал к своему кладу, побуждала меня навещать его раз тридцать в день. Часто я встречался на лестнице с хозяйкой, которая, будучи от природы весьма подозрительной, однажды полюбопытствовала узнать, что поминутно влечет меня на чердак. Она поднялась туда и начала рыскать по всем углам в предположении, что я, может быть, прячу в этой мансарде предметы, похищенные у нее в доме. Она не преминула перерыть солому, покрывавшую мой клад, и вскоре его обнаружила. Развязав мешок и увидев, что он полон эскудо и пистолей, она подумала или притворилась, что думает, будто я украл у нее эти деньги.

Она конфисковала их без дальнейших околичностей; затем, назвав меня маленьким негодяем, она велела конюху, во всем ей преданному, отсчитать мне с пятьдесят горячих. А после того как меня по ее приказу так здорово отстегали, она выставила меня вон, приговаривая, что не потерпит жулика в своем доме. Сколько я ни уверял, что не думал обкрадывать хозяйку, она утверждала противное, и ее словам придали больше веры, чем моим. Таким образом, денежки брата Хризостома перекочевали из рук вора в руки воровки.

Я оплакивал пропажу своих денег, как иной оплакивает гибель единственного сына; и если слезы не вернули мне утерянного, то все же вызвали сочувствие у некоторых свидетелей моего горя и в том числе у гельвского священника, который случайно проходил мимо. Он, казалось, был растроган печальным состоянием, в котором я находился, и увел меня с собою в церковный дом. Там, чтобы завоевать мое доверие или, вернее, выведать у меня всю подноготную, он сперва принялся меня жалеть.

— Сколь сей бедный ребенок достоин сострадания! — произнес он. — Нужно ли удивляться, если, предоставленный самому себе в таком нежном возрасте, он совершил дурной поступок? И взрослые в круговороте жизни лишь с трудом этого избегают.

Затем, обращаясь ко мне, он продолжал:

— Сын мой, из какой части Испании ты родом? кто твои родители? Ты похож на мальчика из хорошей семьи. Говори со мною откровенно и смело рассчитывай, что я тебя не покину.

Этими политичными и сострадательными речами священник мало-помалу довел меня до того, что я с превеликой наивностью осведомил его обо всех своих делах. Я сознался во всем, после чего он заявил мне:

— Хотя, друг мой, отшельникам и не подобает накоплять богатства, ты тем не менее, нарушил заповедь, запрещающую покражу. Но я берусь заставить хозяйку выдать деньги и доставлю их брату Хризостому в его келью: отныне твоя совесть может быть спокойна на этот счет.

Это, могу вам поклясться, меньше всего меня тревожило. Священник же, у которого был свой план, этим не ограничился.

— Дитя мое, — продолжал он, — я хочу позаботиться о твоей судьбе и доставить тебе хорошую кондицию. Завтра я отправлю тебя с погонщиком к своему племяннику, канонику толедского собора. По моей просьбе он не откажется принять тебя в число своих лакеев, которые все до единого живут сытно, словно бенефициарии193 от поступлений с пребенды. Могу тебя уверить, что и тебе там будет превосходно.

Эти заверения так меня утешили, что я позабыл о своем мешке и о полученных плетях: я думал лишь о том, что скоро заживу, как бенефициарии. На другой день, покуда меня кормили завтраком, к церковному дому по распоряжению священника явился погонщик с двумя оседланными и взнузданными мулами. Мне помогли влезть на одного из них, погонщик вскочил на другого, и мы двинулись по дороге в Толедо. Мой спутник оказался человеком веселого нрава, который не прочь был потешиться на счет ближнего.

— Видно, барчук, — сказал он мне, — гельвский священник большой ваш благоприятель. Лучше он не мог доказать вам свою любовь, как поместивши вас у своего племянничка, каноника, которого я имею честь знать и который, безусловно, является украшением своего капитула. Он не принадлежит к сонму тех святош, чьи бледные и изможденные лица говорят об умерщвлении плоти: у него лицо полное, румяное, веселое, это — жуир, не отказывающий себе ни в одном доступном удовольствии, но больше всего любящий хороший стол. Вы заживете у него в доме, как у Христа за пазухой.

Прохвост-погонщик, заметив, что я слушаю его с большим удовлетворением, продолжал выхвалять блаженное житье, ожидающее меня на службе у каноника. Он не переставал говорить об этом, покуда мы не прибыли в деревню Обису, где остановились, чтобы дать отдых мулам. Тут, на свое величайшее счастье, я узнал, что меня обманывают, и вот каким образом мне удалось это обнаружить. Погонщик, расхаживая взад и вперед по харчевне, случайно выронил из кармана записку, каковую я сумел незаметно для него подобрать и умудрился прочесть, пока он находился в конюшне. То было письмо, адресованное священникам сиротского дома и составленное в нижеследующих выражениях: