Похождения Жиль Бласа из Сантильяны

— Вы стали необыкновенным бессребреником, сеньор де Сантильяна, — возразил герцог. — Мне кажется, что вы были значительно менее бескорыстны при прошлом министерстве.

— Не отрицаю, — ответил я. — Дурной пример развратил меня; так как все тогда продавалось, то и я сообразовывался с обычаем; теперь же, когда все дается даром, и ко мне вернулось бескорыстие.

Итак, я выхлопотал дону Андресу де Тордесильяс место начальника королевской тюрьмы в Вальядолиде и вскоре отправил его в этот город. Он был столь же доволен своим новым положением, сколь и я — исполнением своего обязательства по отношению к нему.

ГЛАВА XIV

Сантильяна посещает поэта Нуньеса. Каких особ он там встретил и какого рода речи там говорились

Однажды после обеда мне пришла охота навестить поэта обеих Астурий, так как я весьма любопытствовал узнать, как он живет. Я направился в дом сеньора Бельтрана Гомеса дель Риверо и спросил Нуньеса.

— Он больше здесь не квартирует, — ответил мне лакей, стоявший у входа, и прибавил, указывая на один из соседних домов:

— Вот где он теперь живет; он занимает флигель во дворе.

Я направился туда и, пройдя по двору, вступил в покои с совершенно голыми стенами, где еще застал своего друга Фабрисио за столом с пятью-шестью собратьями, которых он в тот день угощал обедом.

Они уже заканчивали трапезу, а потому находились в самом разгаре диспута. Но едва они меня заметили, как шумный разговор их сменился глубоким молчанием. Нуньес с любезным видом бросился меня встречать и воскликнул:

— Вот сеньор де Сантильяна, соблаговоливший почтить меня своим посещением! Окажите же вместе со мною уважение фавориту первого министра.

При этих словах все сотрапезники также встали, чтобы меня приветствовать, и во внимание к титулу, данному мне Нуньесом, очень почтительно со мною раскланялись. Хотя мне не хотелось ни пить, ни есть, я не мог не усесться за стол вместе с ними и не отвечать на здравицу, провозглашенную в мою честь. Так как мне показалась, что мое присутствие мешает им продолжать непринужденную беседу, то я сказал им:

— Сеньоры, мне сдается, будто я прервал ваш разговор; пожалуйста, продолжайте, а не то я уйду.

— Эти господа, — сказал тогда Фабрисио, — говорили об «Ифигении» Еврипида. Бакалавр Мелькиор де Вильегас, перворазрядный ученый, спрашивал у сеньора дона Хасинто де Ромарате, что его более всего захватило в этой трагедии.

— Да, — подтвердил дон Хасинто, — и я отвечал, что это опасность, в которой находится Ифигения.

— А я, — сказал бакалавр, — возразил ему (и готов это доказать), что вовсе не в этой опасности — истинный интерес пьесы.

— Так в чем же? — воскликнул старый лиценциат Габриель де Леон.

— В ветре, — возразил бакалавр.

Вся компания разразилась смехом при этой реплике, которую и я не принял всерьез. Мне казалось, что Мелькиор сказал это только затем, чтобы повеселить собеседников. Но я не знал этого ученого мужа: то был человек, не понимавший никаких шуток.

— Смейтесь, сколько вам будет угодно, сеньоры, — холодно отвечал он, — я утверждаю, что только ветер должен интересовать, потрясать, волновать зрителя, а вовсе не опасность, угрожающая Ифигении. Представьте себе, — продолжал он, — многочисленную армию, собравшуюся для осады Трои, поймите все нетерпение, переживаемое вождями, желающими поскорее довести свое предприятие до конца и вернуться в Грецию, где они оставили все самое дорогое, богов своего очага, жен и детей. Между тем злобный, противный ветер задерживает их в Авлиде, словно гвоздями прибивает их к гавани, и если он не переменится, то они не сумеют осадить Приамов город. Итак, ветер составляет весь интерес этой трагедии. Я становлюсь на сторону греков, я присоединяюсь к их замыслу. Я хочу только одного: отбытия их флота, и безразличным взглядом смотрю на Ифигению в опасности, ибо ее смерть — это средство, чтобы добиться от богов попутного ветра.

Не успел Вильегас окончить свою речь, как все снова стали потешаться на его счет. У Нуньеса хватило коварства поддержать его мнение, чтобы дать лишнюю пищу насмешникам, которые принялись наперебой отпускать плоские шутки по поводу ветров. Но бакалавр, окинув их всех флегматичным и высокомерным взглядом, назвал их невеждами и вульгарными умами. Я все время ждал, что эти господа вот-вот рассердятся и вцепятся друг другу в гривы, — обычный финал таких дискуссий. Однако на сей раз мои ожидания не оправдались: они удовольствовались тем, что обменялись бранными словами и удалились, наевшись и напившись до отвала.

После их ухода я спросил Фабрисио, почему он больше не живет у своего казначея и не поссорился ли он с ним.