Похвала недругу

— Успел! — сказал Неваляйкин. — Какой же он молодой? Самому — сорок с гаком, детям — по двадцать. Пока дети были малыми, братца внедрял в публицистику. Теперь за детей принялся. Маша и Миша. Машу пустил по поэтическому ведомству, устроил в наши «Ниясли». Да ты ее видел — на подоконнике сидит. Это ее обычное место. А папа, как и я, бегает по редакциям с ее стихами. Где не возьмут — скандалит, козни потом разные против редактора устраивает. Мишку своего внедрил на факультет журналистики — на публициста натаскивает. По стопам дяди пойдет, дядя его и опекает.

— А вот старому твоему дружку, наверное, не до этого: он все еще жен меняет?

— Косорылов? — засмеялся Неваляйкин. — Ему действительно не до этого! Своих детей рассеял по миру, а сам нарвался на пишущую тещу. Бедняга и свои романы забросил, пробивает тещины графоманские стишки. С боем ему удалось опубликовать в одной газете два стихотворения к Восьмому марта в рубрике «Творчество наших подруг» и доволен, думал, угомонил тещу. А она вошла во вкус, и теперь не укротить, наседает на него пуще прежнего, уже требует, чтобы он статью о ней написал.

— Так… Пошли дальше. Этот? Хотя нет, об этом спрашивать не буду: это писатель серьезный.

— А ты спроси! Нет, ты спроси! — остановил Неваляйкин мой палец на очередной фамилии.

— Неужели? Но ведь он, как никто другой, должен понимать, что такое творчество!

— Он и понимает. Но у него есть жена, которая спит и видит свою дочь знаменитостью. Да и сама доченька — она ведь с пеленок живет только в Домах творчества — среди писателей, артистов, художников, иной атмосферы не знает и знать не хочет. Есть и другой расчет: если сама не выбьется, может, заарканит себе в мужья более удачливого балбеса. А пока вот этот хороший по всем статьям писатель мучается сам и мучает редакции сочинениями своей дочери. Кстати, она учится у нас же, в «Нияслях».

— Пишут-то хоть под псевдонимами? Наверное, неудобно печататься под одной фамилией?

— Почему неудобно? Наоборот, удобно: все знают, кто есть кто, кто чей, кому брат, сват, сын, зять, теща… Это облегчает молодым пробивать себе дорогу. Некоторые родители уже с рождения планируют именно такую карьеру своим детям, поэтому дают им свои же имена или, по крайней мере, схожие инициалы, чтобы легче было внедрять свое чадо. К примеру, все думают, что печатается все тот же И. Петров, а оказывается, это уже младший И. Петров. Тот Иван, а этот — Игорь. Когда укоренится и младший, начинают размежевываться — на Ивана и Игоря. Правда, один чудак-папа посоветовал своему сыну взять псевдоним, и теперь оба локти себе грызут. Сын принесет в редакцию свои стишки, а его заворачивают: «Слабо, мол, да и знать не знаем такого поэта — Иноземова». Тогда идет сам папа — Земов и доказывает свое отцовство. Но там уже от своего решения не отступают. Недавно у сына книжка вышла, так папа уже десять пар обуви истоптал, а рецензию на нее никак не пробьет. Нет, псевдоним не всегда помогает. Особенно, если папа знаменит, ни в коем случае не надо скрываться под псевдонимом. Вот мой младший, дурачок, все примеривает на себе разные псевдонимы. Но он несмышленыш еще, что с него взять?

— А может, наоборот: надеется сам утвердить свое собственное имя?

— Ради бога! — развел великодушно руками Неваляйкин. — Продолжим?

— Нет, хватит. — Я отложил в сторону «Справочник». — Убедил. Ну и что же это происходит и как это называется? — спросил я, стараясь смутить Неваляйкина.

Но он ничуть не смутился, а, поняв, что вопрос относится и к нему, посерьезнел и даже изобразил на лице обиду.

— Как что? Забота о молодой поросли, о смене нашей. Неужели непонятно? Печемся о будущем нашей родной литературы. А ее будущее в руках наших родных детей. Это, кстати, мой афоризм! — погордился он.

— Очень глубокий, а главное — точный афоризм! И как сказывается такая преемственность на качестве литературы?

— Очень даже положительно сказывается! Тут ведь действуют гены! Рабочие династии — это хорошо? Хорошо! А писательские династии — еще лучше! Мои гены умножаются в моих детях и количественно и качественно.

— Количественно — да, но качественно ли?

— Только так, друг мой! Гены — великое дело!

— У Толстого вон сколько детей было, сам какой талантище, а гены ни в одном не сработали. У Пушкина было четверо, за полтораста лет столько потомков расплодилось, а гены тоже молчат. Говорят, устали. А у нынешних почему-то не устают, работают, как атомные реакторы!

— Время другое. Гены сейчас — как автогены, работают, аж искры летят, незащищенными глазами не смотри — обожжешься!

— Ну, хорошо. Твои гены у твоих детей, а вот у этого? Ведь сын-то ему не родной, пасынок, а тоже в писатели тянет.

— Гены сейчас не только в крови, — учено заметил Неваляйкин, — они даже в воздухе витают и очень быстро передаются при тесном общении.

— Наверное, в других видах искусства такое невозможно? — с надеждой на отрицательный ответ спросил я.